Ночь шинигами

– Я ухожу, – повторила я, сбрасывая серебряный плащ и натягивая черное пальто с капюшоном. – Айви теперь знает, на что я способна, и за мной скоро придут. Мне нельзя больше оставаться в Англии. Прости.

Слова прозвучали грубо и отрывисто, будто я спорила, но к глазам подступили слезы. Я не могла больше объясняться, иначе так и не успею собрать вещи. Насколько же легче злиться, чем ощущать себя разбитой.

Последнюю сотню лет я грезила сбежать из Англии, но не так – впопыхах. Это должно было произойти среди бела дня, пока Айви спит. Я думала, что соберу сумки и приготовлю поддельные документы. Мечтала о тщательной подготовке, чтобы комар носа не подточил. Но шанс совершить идеальный побег появился и тут же пропал. Я могу исчезнуть прямо сейчас или оставить попытки навсегда.

По крайней мере, первые шаги я продумала. Самое сложное – покинуть пределы Англии, где у жнецов повсюду шпионы и всем известно, как я выгляжу. Быстрее всего сесть на паром до Франции, который отплывает трижды в неделю. Французские жнецы, до сих пор горько переживающие Наполеоновские войны начала века, не обрадуются, если по их земле станут рыскать сотни британских жнецов в поисках беглянки. Выиграю время, и мой след потеряется. А уже оттуда благополучно направлюсь в Японию.

Я рассматривала все фотографии и изображения Японии, какие только могла найти в библиотеке. Сепийные снимки дворцов с покатыми крышами, тысячи узоров кимоно, разрисованные зонтики и бумажные веера.

Мне, не знавшей ничего, кроме Лондона, Япония казалась скорее ярким сном, нежели родиной. И эта страна была единственным местом в мире, где мне могли помочь. Хотя, конечно, возможно, что мама отдала меня отцу, Эмброузу, поскольку не хотела ребенка.

А вдруг папа меня украл? Или мама умерла. Но если она жива, то на вопросы мои ответит, пусть больше ничем и не поможет. Ведь даже бессердечный Эмброуз давал мне еду и кров над головой. Конечно же, мама, от которой я получила только имя, должна снизойти по крайней мере до объяснений.

Я ни разу не пыталась сбежать, потому что всякий раз, когда садилась записать план, появлялся Нивен. Он улыбался и тащил меня к себе: показать разобранный телефон, новые самодельные очки или спасенного бельчонка. И в те минуты я забывала Айви и ее дружков, Эмброуза и мачеху Корлисс, – всех, кроме Нивена. Брат рассказывал о новом устройстве или спасенном зверьке, а я в это время думала: жнецы не должны любить, но бросить Нивена очень тяжело, как ни называй мои чувства.

А теперь у меня не было выбора.

– Прости, – повторила я, потому что молчание слишком затянулось, а я не могла даже глаза поднять на брата.

– Ладно, – спокойно ответил Нивен. – Хорошо, мне только надо кое-что собрать.

Я так и застыла, комкая серое платье.

– Нивен, – с трудом выговорила я, – тебе нельзя бежать со мной. Я пришла попрощаться.

Но Нивен уже лез обратно. Он оглянулся через плечо, нахмурившись, будто я его сильно обидела, затем схватил сумку и стал запихивать в нее носки.

– Перестань, это просто смешно! – воскликнула я.

Он спрыгнул с лестницы, перебрал шестеренки на столе и смахнул все в саквояж.

– Нивен, – повторила я, отнимая сумку, в карман которой брат пытался запихнуть очередную горсть деталек.

– Эй! Отпусти…

– Нивен! – Я положила руки ему на плечи. – Если ты пойдешь со мной, то никогда не сможешь вернуться.

Решимость в глазах брата померкла. Ведь ему, в отличие от меня, следовало подумать о родителях. Он жил в мире, где мог стать кем-то значимым, особенно если я исчезну.

– Я знаю, – ответил Нивен.

– Ты не сможешь попрощаться с отцом и Корлисс.

– Я знаю, – повторил он, зажмурясь, затем перевел дыхание, распахнул глаза и накрыл ладонью мою кисть, чуть улыбнувшись. – Я не отпущу тебя одну, Рэн.

Брат аккуратно снял мои руки с плеч и возобновил сборы. У меня пропал дар речи, ведь я была недостойна подобной жертвы. Надо постараться уговорить Нивена остаться в Лондоне, в безопасности.

Но я отчаянно боялась уходить одна, меня успокаивал один лишь вид собирающего вещи брата. «Эгоистка», – обругала я себя.

Я надеялась, что Нивен от побега тоже что-то выиграет. Он не был создан для роли собирателя: плакал ночами, жалея собранные души, винил себя, а подобные чувства для жнецов недопустимы.

«В нем недостаточно смерти», – повторял отец.

В детстве он пытался учить Нивена забирать души у белок и кроликов, но тот всякий раз плакал и кричал, пока Эмброуз не сдавался. Корлисс пробовала читать сыну перед сном страшные истории про обезглавленных королей и средневековые пытки – любимые сказки большинства детей жнецов, – но Нивен только всхлипывал и прятался под одеяло.

– Вот почему Анку предупреждал нас, что Высшим жнецам положен единственный ребенок, – шептала Корлисс Эмброузу. – Один из них будет слабаком.

Мы с Нивеном знали все: сидели на моей кровати, прижимаясь ушами к стене и подслушивая.

Но сейчас брат упаковывал ювелирные инструменты и раздумывал, какие взять носки, полный решимости оставить ради меня свой мир. Так что, похоже, Корлисс ошибалась.