Как-то пошутил, что, будь он египетским фараоном, настоял бы на хорошем запасе устриц а-ля Рокфеллер в своей пирамиде.
Наконец вдова получила возможность откланяться. Хотя ужин еще не закончился.
Домой ее привезла старшая дочь вместе с мужем. Они готовы были подняться с ней наверх, чтобы помочь ей раздеться и улечься в постель, словно инвалиду, но она с ними вежливо попрощалась. Спасибо за все. Поезжайте.
В спальне она почувствовала, как жизнь возвращается, как будто сняли жгут.
Никто не пострадал так, как вдова.
Но парадоксальным образом именно она терзает себя бесконечным ожиданием.
Что он вернется домой.
Ждет и ждет.
Думает о нем в настоящем времени.
Она должна услышать его голос. Он вернется незваный.
Ночью, в темной спальне, обессиленная, принявшая снотворное, она вдруг испытывает прилив счастья, как человек, сумевший кубарем скатиться с каменистого склона и остаться живым, в полубессознательном состоянии… прилив счастья оттого, что прильнула к
Беверли сокрушалась, что у них за ужином мать была такая рассеянная и постоянно проверяла в сумочке, на месте ли ключи от машины, от дома, на месте ли бумажник.
– Миссис Маккларен, подпишите здесь.
– Здесь?
– Вот тут, пожалуйста. Благодарю.
– А теперь здесь и здесь.
– Еще несколько страниц, миссис Маккларен.
– Вот тут. Благодарю!
– …и еще одна…
– Только инициалы, пожалуйста.
Вряд ли она прочитала все документы. Только инвестиционный портфель – это семьдесят пять страниц убористого текста.
Она даже не догадывалась, каково состояние Джессалин и Джона Эрла в инвестициях, недвижимости, на банковских счетах. Сколько стоит типография «Маккларен инкорпорейтед».
Вдова понятия не имела, что каждый вклад (а их много в разных банках, и все записаны на фамилию мужа) составляет примерно полмиллиона.
Как же мало она знала о его финансовом положении. Об
– Все это не так важно. Но все равно спасибо.
Сэм Хьюит посмотрел на Джессалин с удивлением. Вдова вроде бы извинялась, но как-то своенравно.
«Команда» Уайти Маккларена (как он ее называл) из управления капиталом «Меррилл Линч» приезжала к ним несколько раз в году. Они вели переговоры в домашнем кабинете Уайти, и в какой-то момент он ее подзывал:
Она могла быть на кухне или в саду. Или поливать герань в горшках на задней веранде. Или в одной из комнат на втором этаже.
Она не слушала их пояснения. Не читала бумаги, которые подписывала. Пятнадцать-двадцать страниц убористым шрифтом. Уайти порой подводил ее руку к месту, где надо поставить подпись. Она смеялась, словно не в себе.
– Просто распишитесь, миссис Маккларен.
Хьюиту показалось, что он чего-то недослышал. Вдова говорила так тихо.
– Что – не так важно, миссис Маккларен?
– Ну… – Она смутилась. Зря открывала рот. – Все.
Ей кажется, что ее поместили в барабан, по которому стучат колотушкой, и если ей удастся выстоять, то колотушка ей не страшна и когда-нибудь (эта мысль утешает) она даже поспит.
А во сне ее ждет муж.
Веки начинают закрываться, пока она подписывает документ.
– Миссис Маккларен… Джессалин… – Сэм Хьюит искренне расстроен.
Двадцать лет он был личным бухгалтером Уайти. Как член «команды», он неоднократно приезжал в их дом на Олд-Фарм-роуд, где пересекался с ней, пусть даже ненадолго.
Бедная женщина. Она, наверно, плохо спит. После такой психологической травмы мозг порой становится гиперактивным. Мозговые нейроны выстреливают, как стробоскопы – вспышками огня.
Сэм Хьюит знает, что такое скорбь. Хотя ему еще не приходилось терять близкого человека, с которым он прожил почти сорок лет.