Ночь, сон, смерть и звезды

Она возвращает зверька в клетку. Он радостно зашевелился в ее горсти, запищал… хоть еще немного пожить, пусть даже со злокачественной опухолью! Все существа цепляются за жизнь. Так им говорили в курсе по философии.

Так ей говорит Спиноза.

Она срывает мерзкие латексные перчатки. Бросает их в корзину.

Спешно складывает вещи в картонную коробку. Часа не прошло, а она уже покидает лабораторию? Уезжает домой?

Не собирается возвращаться?

К ней подходит начальник. За его шотландским акцентом прячутся недоумение и растерянность человека, привыкшего к вежливому, даже подобострастному обращению, а тут ему открыто бросают вызов.

Он просит ее зайти к нему в офис поговорить с глазу на глаз. София отказывается, желает поскорее уйти.

Но почему? Почему сейчас?

Здесь нечем дышать. Я задыхаюсь.

Он настаивает. Касается ее руки.

Ненавязчиво. Без всякой фамильярности или грубого намека. Но София отшатывается.

Но он все видит. (Еще бы. Это же Алистер Минс!)

Она его не слушает. Слышит только писк паникующих зверьков. Они знают: это день казни.

Она неловко несет перед собой коробку со всякой ерундой, даже стыдно, что Минс все это видит: кофейная кружка, которую давно следует почистить, смятая коробочка с салфетками, почти выдавленный тюбик с зубной пастой, голубой тюбик с лечебным лосьоном, которым она протирает руки от раздражения после латекса.

Прощайте! Здесь нечем дышать.

Он догоняет ее на парковке. Тяжело дышит, пар изо рта. Морщит лоб. Явно недоволен решительными действиями молодой ассистентки, согласившейся ему помогать в важнейших экспериментах. Неужели она от него уходит? Бросает все возможности, которые он ей предоставил? Как такое возможно?

В эту минуту Алистер Минс совсем не похож на доброжелательного лектора на подиуме, увлеченного, глубоко информированного, уверенного в себе. На ученого, умело парирующего вопросы и милостиво принимающего аплодисменты. Сейчас это кипящий мужчина средних лет, готовый, будь такое возможно, ухватить ее за плечи, словно непокорную дочь, и хорошенько встряхнуть.

– София, если вы уйдете, вы потом пожалеете. Вы же, кажется, решили уйти? Вы получите больше свободного времени. Я пытался до вас дозвониться…

То ли умоляет, то ли обвиняет. Далеко зашло. Он ее никогда не простит.

– Послушайте, что происходит? Вы не можете принимать решение в таком состоянии. Подумайте о вашей карьере. Мы должны это обсудить…

Какая комичная сцена! София кое-как сумела открыть дверь и засунуть картонную коробку на заднее сиденье. Она понимает: начальника расстроили и раздражили, даже разгневали ее излишне эмоциональное поведение и потеря контроля. Наука, требующая точности, не приемлет потери самоконтроля.

– Я больше не могу убивать животных. Вон сколько уже убила ради вас.

* * *

Конец. Какое облегчение!

Никаких экспериментов. Никаких маленьких смертей от ее рук. Она так и не узнала (стыдно о таком спрашивать), разведен Алистер Минс или женат, есть ли у него дети.

Серьезен ли его интерес к ней, или он просто сексуальный хищник.

Серьезен ли ее интерес к нему, или она себя ведет как молодая карьеристка.

Вечером она получает от Минса сообщение: София, я стою перед вашим домом. Давайте поговорим о будущем. Вы впустите меня?

Так начинаются их отношения.

Лунатик

Она стала лунатиком. Ее жизнь стала сном, и она плывет в нем, онемелая, невидящая и бесчувственная, как какое-то глубоководное существо, настолько крошечное, что даже непонятно, живое оно или нет.

Левой, правой, Джесс. У тебя получится.

Это началось еще в больничной палате, когда ее наконец туда пригласили. Миссис Маккларен, нам очень жаль.

Уайти лежал неподвижно. Веки не совсем смежились (как будто поглядывает, по крайней мере «здоровым» глазом), рот приоткрыт (кажется, сейчас что-то скажет), один уголок рта заметно выше другого – следствие тика, которого она не замечала… да нет, конечно, замечала, и не раз.

Его отключили от всех аппаратов. Капельница. Мониторы. Ее это покоробило: как они могли умыть руки?

Первый шок. Явные перемены.

– О, Уайти…

Второй шок – состояние мужа. Казалось, он спит, но нет, не спит (если всмотреться)… не дышит.

И все-таки главный шок (сейчас она похожа на зверя, который цепляется за осыпающуюся гальку от страха упасть со склона) – это отключение от аппаратуры. Умыли руки.

Это не укладывалось в голове. После недель… если не месяцев… борьбы за врученную им жизнь они вдруг сдались.

Она его поцеловала, изо всех сил сдерживая слезы. Ради него она должна оставаться сильной.

Склонилась над Уайти. Неловко прижималась лицом к лицу. Он заметно холодел. Еще один шок.

Сколько раз на дню ей будет слышаться, как к дому подъезжает его автомобиль.

И вот он уже входит через кухонную дверь. Джесс, дорогая! Я дома!

А то она не знает. (Вспомнила с улыбкой.) Муж, кто ж еще.

Тридцать семь лет! Все равно что заглянуть в бездну Большого каньона.