Ночь светла

Эсэмэска, посланная ей Хубертом вслед за демонстрацией своих картин, показалась Джиллиан обидной. Так прямо и спросил, не ожидала ли она большего. Две недели Джиллиан не выходила с ним на связь, он тоже явно выжидал. Маттиас все спрашивал, что с ней такое, но она только головой качала в ответ, мол, дел невпроворот, половина редакции разъехалась на осенние каникулы.

В конце концов Джиллиан написала Хуберту мейл, упрекая в том, что он якобы ее использовал. «Не каждая из тех, кого ты заманил в мастерскую, станет для тебя раздеваться».

Хуберт ответил немедленно, словно только и ждал от нее сигнала. Ответил со всей любезностью, но и с нарочитым спокойствием. Да, он не предложил ей выступить моделью, хотя должен признаться, что такая мысль его посещала. Правда, он принял решение не продолжать свой цикл ню и заняться чем-нибудь другим, однако было бы небезынтересно совершить последнюю попытку. «Но совсем по-иному, – писал он, – ведь мы с тобой отчасти знакомы, и фотографировать тебя я бы не стал, я бы писал тебя с натуры. Как ты на это смотришь?»

«А что будет с картиной?» – написала Джиллиан в мейле без обращения и без приветствия.

«Тебе подарю», – ответил Хуберт.

«Вряд ли я смогу принести домой собственное изображение в жанре ню», – написала Джиллиан.

«А я и не думал про жанр ню», – был ответ.

* * *

В порядке исключения передачу записали в понедельник, поэтому во вторник Джиллиан могла остаться дома. Проснулась утром – Маттиас стоит у окна с чашкой кофе в руке.

– Туман на улице, – сказал он. – Как я тебе завидую…

Не успел Маттиас выйти, как она вскочила, побежала в душ и одеваться. Все старалась представить себе картину, которую напишет Хуберт. В последнем мейле он попросил ее надеть платье. Долго стояла она в раздумье перед гардеробом. Наконец выбрала классическое закрытое платье из шифона, Маттиасу оно очень нравилось. Надела жемчужные бусы и скромные жемчужные сережки, его подарок на помолвку. Вообще-то она не любила украшения, считала, что они ее старят, но вот для картины маслом, конечно, подойдут.

Сейчас, при свете дня и в тумане, тот район, где находилась мастерская Хуберта, выглядел уж совсем безотрадно. Напротив бывшей прядильной фабрики – уродливое административное здание восьмидесятых годов, фасад облицован металлом, выкрашенным в цвет бордо. Движение на улице весьма оживленное. У входа в здание, где мастерская, стояли молодой человек и совсем юная девушка, курили. С интересом разглядывали Джиллиан. Молодой человек стоял прямо у двери и посторонился только тогда, когда Джиллиан, подойдя к нему вплотную, остановилась.

– Ищешь кого? – спросила девушка.

– У меня назначена встреча, – ответила Джиллиан, хотя такая формулировка не очень-то вязалась с этим местом.

Длинный коридор скудно освещали лампы на потолке. Джиллиан добралась до конца коридора, постучала в дверь и вошла, не ожидая ответа. С тех пор как она побывала тут в прошлый раз, Хуберт навел в мастерской порядок. Мольберт с закрепленным на нем большим листом фанеры стоял теперь у дивана.

– Нашла дорогу, не заблудилась? – спросил он мимоходом, помогая Джиллиан снять пальто и внимательно ее рассматривая. – Платье без складок здорово облегчило бы мне работу. До которого часа ты свободна?

– До обеда, – ответила Джиллиан.

Он попросил ее сесть на диване так, как ей удобно. Но не успела она устроиться поудобнее, как он попросил ее не прислоняться к спинке. Подошел, легонько положил ей руку на плечо, чтобы она всем телом наклонилась чуть вперед.

– Вот так, хорошо?

Она кивнула, и тогда он клейкой лентой красного цвета отметил на полу расположение ее ног. Затем он молча обошел все помещение, разглядывая Джиллиан с разных точек обзора. Взял фотоаппарат, заправил пленку и, сделав несколько снимков, пояснил:

– Это просто для надежности.

Наконец, чуть отодвинув от дивана мольберт, он пометил клейкой лентой и его расположение на полу, а к фанере прикрепил металлическими скрепками лист оберточной бумаги. Очень скоро Джиллиан почувствовала, до чего ей неудобно сидеть, не двигаясь, в таком положении.

– Можно я сниму туфли?

Хуберт кивнул, и Джиллиан тут же скинула свои лодочки. Правда, вскоре ноги стали мерзнуть, и ей пришлось снова обуться.

– Ты можешь сидеть спокойно? – нарушил тишину Хуберт. – И убери, пожалуйста, вот эту улыбочку!

Но стоило измениться выражению ее лица, как он опять начал возмущаться:

– Это тебе не фотосессия! Ты что, не можешь сделать нормальное лицо? Представь, что ты тут совершенно одна.

Джиллиан удивилась: неужели он уже работает над лицом?

– Да нет, это все – твоя поза, – стал он объяснять, – я тебя не вижу, когда ты притворяешься.

Джиллиан часто фотографировалась, но только в ролях, которые играла – раньше в театре, потом на публике. Перед камерой она всегда рисовалась, принимала эффектные позы, как это принято в глянцевых журналах. Лучшими нередко оказывались те фотографии, на которых она с трудом узнавала саму себя. Но сейчас ей не разрешалось даже пошевелиться, и она не могла себе представить, какой Хуберт ее видит.