Ночь Томаса

Джой оторвался от раскрытого журнала «Максим», в изумлении вытаращился на меня.

Не мешая двери закрыться за моей спиной, я приблизился на два шага, нацелив пистолет ему в лоб. Журнал соскользнул со стола на пол, закрылся.

Глава 36

Джой, ценитель названий яхт, сидел у коротковолнового радиопередатчика. И в первые мгновения вытаращился на пистолет, создавая ощущение, что сейчас перепутает стул с сиденьем унитаза.

Убедившись, что он взял кишечник под контроль и уже думает о том, как обезоружить меня, я чуть опустил пистолет, нацелив на шею, чтобы видеть его лицо.

— Соедини меня с Береговой гвардией. Вызови их.

— Я с ними уже поговорил.

— Свяжись с ними, а не то получишь пулю в ногу.

— В чем дело? Не умеешь пользоваться передатчиком?

Опусти я пистолет, он бы тут же прыгнул на меня.

Рот мой наполнился слюной, прилив которой стимулировала тошнота, вот я ею и воспользовался. Плюнул ему в лицо.

Он дернулся, его глаза на мгновение закрылись, что дало мне шанс врезать ему по физиономии пистолетом. Мушка прочертила щеку, оставив красную кровяную полосу.

Он поднял руку к ране.

И хотя злость в его глазах мгновенно переросла в дикую ярость, он определенно проникся ко мне уважением и, я полагал, уже не бросится на меня сломя голову.

— Свяжись с ними, — повторил я.

— Нет.

Я видел, что убедить его связаться с береговой охраной не удастся. Смерть он определенно предпочитал тюремной жизни.

Он глянул на дверь, вновь перевел взгляд на меня. Джой надеялся, что я решу, будто кто-то возник в дверях, но я знал, что он блефует.

— И потом, их ближайший катер находится в пятидесяти милях от нас, — добавил он, когда я не поддался на его уловку. — Перехватить нас они не успеют.

Двигатели буксира и яхты работали на холостом ходу, шумели погрузочные механизмы, так что я мог не волноваться: выстрела никто бы не услышал. Я прострелил Джою левую ступню.

Он закричал, я предложил ему замолчать, а потом, чтобы добавить весомости моим словам, вновь ударил пистолетом.

Внутри я уже открыл дверь к безжалостности, но мне хотелось захлопнуть ее как можно быстрее. Однако на кону стояли судьба нации и судьбы миллионов, а потому приходилось делать то, что нужно, и без малейших колебаний.

Боль его изменила. Теперь он плакал.

— Я верю тебе насчет катера, до него пятьдесят миль. Вернемся к тебе, Джой. Многого обещать не могу, но, если расскажешь мне об операции, я убью тебя быстро и безболезненно.

Он ответил длиннющим ругательством, которое в рукописи я приводить не буду, а ему предложил произнести его вновь.

А когда он не решился, добавил:

— Если ты не расскажешь мне все, что я хочу знать, смерть тебя будет ждать болезненная. Ты даже представить себе не можешь, как тебе придется мучиться. От ран умирать будешь медленно, лишенный возможности произнести хоть слово. Многие часы пролежишь на этой койке, в агонии, прольешь больше слез, чем все дети, которых ты хотел убить в этих городах, так много слез, что ты умрешь скорее от обезвоживания, чем от потери крови.

Он хотел пересесть на койку и положить на нее раненую ногу, чтобы чуть унять боль, но я ему не позволил.

— Откуда бомбы?

Я не думал, что он уже готов отвечать, но он дрожащим от боли и страха голосом назвал одну ближневосточную страну.

— Как попали они на яхту?

— С сухогруза.

— Их перегрузили? Где?

— В трехстах милях отсюда.

— В море?

— Да. За пределами зоны ответственности Береговой гвардии. — Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. — Нога меня убивает.

— Ты умрешь от другого. Сколько бомб?

— Четыре.

— Сколько бомб?

— Четыре. Я же сказал, четыре.

— Лучше тебе не врать. Какие города?

— Я не знаю.

— Какие города? — возвысил я голос, добавив угрозы.

— Не знаю. Не знаю. Не нужно мне это знать.

— Кому принадлежит яхта?

— Какому-то миллиардеру. Не знаю его имени.

— Американцу?

— Черт, да.

— Почему американец хочет такое сделать?

— Если он может, почему нет?

Я ударил его пистолетом. Порвал кожу на лбу.

— Почему?

Зажимая рану на лбу пальцами, он вдруг заговорил тонким, пронзительным голосом, будто снова стал маленьким мальчиком:

— Ладно, дело в том… ладно… по правде… ладно… перед взрывом бомб будут убийства.

— Какие убийства?

— Президента, вице-президента, многих других.

— А потом взорвутся бомбы. Что за этим последует?

— У них есть план.

— Кто эти «они»? Какой план?

— Я не знаю. Правда. Сам же видишь, это больше, чем мне следует знать. Они не в курсе, что мне это известно. Понимаешь? Больше ничего не знаю. Клянусь Богом, ничего.

Я ему поверил, но, даже если бы и возникли сомнения в том, что он говорит правду, продолжить допрос мне бы не удалось.

Наверное, нож он держал в рукаве правой руки, в чехле, закрепленном пониже локтя. Как он его достал, я не знаю, но нож буквально прыгнул ему в руку. Лезвие выскользнуло из рукоятки.

Я увидел, как блеснуло оно на свету, но он успел ударить меня, прежде чем я прострелил ему шею.

Грохот выстрела не оглушал и в маленькой каюте, так что на палубе его никак не могли услышать. Джой соскользнул со стула на пол, словно соломенное пугало, снятое с шеста.