Он выложил на стол жареного цыпленка, салат, клубнику со сливками и бутылку шампанского.
Во время ужина Саймон рассказывал ей много интересного из истории сахарной индустрии, о различных видах рома, производимого в Вест-Индии.
После ужина Джули вымыла посуду, а Саймон вытер ее. Потом он закурил сигару, поставил другую пластинку и вышел на веранду, а Джули осталась на кухне, убрать посуду.
Когда она присоединилась к нему, он сидел на тростниковой кушетке. Она могла сесть в одно из свободных кресел, но, неожиданно для себя, подошла и села рядом.
Уже стемнело. Море блестело в лунном свете. Легкий бриз шелестел верхушками пальм.
По-видимому, прошло около четверти часа, пока Саймон не докурил свою сигару. Джули смотрела на ее вспыхивающий и гаснущий кончик, как человек, наблюдающий за подожженным бикфордовым шнуром.
— Устала? — спросил он, и звук его голоса после долгого молчания заставил девушку вздрогнуть.
— Ах, ты напугал меня. Что… что это за музыка?
Саймон обнял ее за плечи.
— Музыка Чайковского из балета «Спящая красавица». Она нравится тебе? — Он придвинулся ближе и привлек ее к себе.
Джули заставила себя положить голову ему на плечо.
— Да. Я никогда не видела балета. А ты?
— В «Ковент-Гарден» в Лондоне. Возможно, когда-нибудь мы отправимся туда вместе… Твои волосы очень приятно пахнут.
В первый раз в жизни она, купаясь в море, воспользовалась купальной шапочкой, поэтому волосы не были липкими от соленой воды.
— Это французские духи, которые мне подарила твоя мама… «Vent Vert».
— Мм… мне они нравятся. — Он взял ее левую руку и потерся о нее щекой. — Пожалуй, мне надо побриться.
— Разве ты делаешь это по вечерам? — не подумав, спросила Джули. — Я считала, что ты бреешься утром.
— Утром бреются только холостяки, — улыбнулся он. — Женатые же мужчины бреются на ночь.
Джули начала дрожать, как от холода. И чем больше она пыталась совладать с собой, тем сильнее дрожь сотрясала ее тело.
Саймон приподнял ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
— Успокойся. Ты просто в панике. Тут нет ничего, чего можно было бы бояться, Джули.
— Я… з-знаю. Но н-ничего не могу поделать, — пролепетала она, почти плача.
Он встал и поднял ее на ноги.
— Ты просто переволновалась, вот и все. Последние несколько недель были для тебя очень тяжелыми. Это — реакция… тут не о чем беспокоиться. Отправляйся в постель и усни, любимая. Утром ты почувствуешь себя совсем другим человеком. Обо мне не беспокойся. Я немного поплаваю, а потом лягу спать в комнате сыновей Бенсона. — Он поцеловал ее в макушку. — Завтра все будет по-другому. А сейчас возьми себя в руки и постарайся заснуть, как хорошая девочка.
Проснувшись на следующее утро около девяти часов, Джули не услышала никаких звуков, говорящих о том, что Саймон уже встал. Она умылась, оделась и только тогда тихонько прошла через веранду и приоткрыла дверь во вторую спальню.
Саймон крепко спал, рука его безвольно свесилась с кровати, касаясь ковра.
Прошел еще почти час, прежде чем она поняла, что он проснулся. К этому времени она обдумала то, что должна сделать. Прошлой ночью она была в смятении, почти в истерике. Сегодня она успокоилась и могла увидеть ситуацию в перспективе, не искаженную призмой эмоций.
Когда Саймон вошел в комнату, она готовила яичницу.
— Доброе утро, — спокойно сказала она.
— Доброе утро. Ты давно встала?
— Около полутора часов назад.
— Надо было разбудить меня. Мы должны отправиться на Бекию не слишком поздно.
— Я заглянула к тебе, но ты так крепко спал, что было жаль тебя будить.
— А как ты спала?
— Очень хорошо, спасибо.
За завтраком они вели банальный вежливый разговор… как незнакомые люди, случайно оказавшиеся за одним столом в отеле, подумала она.
Наливая ему вторую чашку кофе, Джули попыталась начать продуманный ею разговор:
— Саймон, что касается вчерашней ночи… — О Боже! Это было так далеко от старательно приготовленной ей речи.