Ночь в конце месяца

возник и запрыгал теплый лучик карманного фонаря. Чьи-то шаги приближались, уверенно

хрупая по снегу.

Женя обернулась и не сразу поняла, кто это.

Серега был одет в полушубок, воротник которого торчал выше головы, и высокие

валенки. Но грудь у него была нараспашку, руки без варежек, и казалось, что Серега влез в

полушубок нагишом.

Он осветил Женю фонариком и, с удовольствием глядя, как она жмурится, сказал словно

сквозь дым:

—Ну, которые тут без меня скучают?

От неловкости и смущения Женя даже

отвернуться не смогла, так и сидела на снегу с глупым лицом.

—И не радуется! — удивился Серега.— Вот жук-букашка... Стать смирно, когда с

начальством разговариваешь!

Он щелкнул фонариком, луч погас, у Жени в глазах на какой-то момент стало совсем

темно.

—Веди греться! — приказал Серега.—Меня в тепле держать положено.

Они влезли в котлован, Серега развалился перед печкой, со смаком закурил. Нос у него

блаженно сморщился:

—Люблю, когда ташкент...

Женя хотела и не решалась спросить — почему он оказался на пикете? Начальство

послало его, или случайно завернул, или... нарочно?

Серега поймал ее вопрошающий взгляд и объяснил простодушно:

—Танцы, понимаешь, сегодня отменили... Я было — к девкам в палатку, а они пол моют.

Выгнали меня: ступай, говорят, к Женьке в котлован, она первый раз дежурит, и ей одной

скушно... Вот я и пришел. Делать-то все равно нечего.

У Жени со щек сбежал румянец, глаза погрустнели. Хоть она и знала, что вряд ли Серега

пойдет на пикет только для того, чтобы ее увидеть, но все-таки надеялась на другой ответ. А

Серега бухнул, как всегда, не подумав, и даже не попытался скрыть, что ему все равно, куда

идти.

Впрочем, пускай... Как бы там ни было, а Серега пришел, он, конечно, не откажется

помочь, позовет ребят, и они достанут дрова. Все обойдется. Только пускай сначала побудет в

тепле, поговорит с ней чуточку.

— Лезь поближе, — сказал Серега.—Разрешаю садиться.

Он обнял Женю за плечи, и она не сбросила руку, лишь улыбнулась ему испуганно.

Серега приехал на стройку прямо из армии. Вернее — не приехал, а попал случайно: по

пути домой задержался на участке, загостил у знакомых ребят, да так и остался. Он был

шофером, и его приняли сразу.

Через неделю он стал своим человеком, завел дружбу не только с ребятами, но и с

девчонками. Заявлялся вечером в женскую палатку, с порога кричал:

— Девки, смирна!.. — и лез обниматься.

Девчонки пищали, били его подушками, дергали за рыжий чуб, — светопреставление

начиналось в палатке...

Не то чтобы Сереге хотелось лапаться, не то чтобы среди всех он себе выбирал зазнобу,

— нет. Просто характер был у него легкий, дурашливый, и нравились ему вот такие шуточки.

И девчата понимали это и на Серегу не обижались.

Толстая Идка Лепехина держала себя с мужским полом сурово, только тронь — могла

кулаком свистнуть... А при Сереге расплывалась: «Миленький, родименький!»— сама его

тискала, как младенца. В голову не приходило — принимать Серегу всерьез.

На работу девчонки сами старались попасть вместе с ним. И скучно не будет, и помочь

Серега всегда готов. Только попроси— хоть целую смену за тебя отработает.

Машину он водил лихо. По страшной таежной дороге, где, казалось, и ползком-то не

проберешься, кружил как черт, только сосны, жужжа, проносились впритирку к бортам...

Но сначала Женя не замечала его. Глядела, как на пустое место, пока не столкнулась на

танцах.

По вечерам в красном уголке строителей— самой большой палатке — подметали пол и

растапливали круглую печь, сделанную из железной бочки. Серега садился возле нее с

аккордеоном на коленях. Упрашивать его не надо было: играл подряд хоть до рассвета, от

удовольствия тряс головой.

Танцевал он с кем попадется. Раза два приглашал Женю, — не спрашивая, не ожидая

согласия, хватал и тащил на середину.

Женя запиналась от неловкости, у нее щипало глаза, она не слышала ни музыки, ни того,

что он говорил, и только чувствовала, что когда кружились возле печки, то становилось

жарко, а в другом углу обдавало холодом. ..

—Смирна! — кричал Серега после танца.— Объявляю благодарность.

Девчонки, подружки Жени, прибегали на танцы в нейлоновых кофточках без рукавов и

лакированных туфлях. В красном уголке температура была еще терпимой, но когда потом

начинались провожания и разговоры под луной, то девчоночья любовь испытывалась на

смертельной стуже. От сердечных объяснений где-нибудь у сугроба девчонка не краснела,

как полагается в таких случаях, а делалась густо-синей и так стучала зубами, что щеки

тряслись.

Однажды Серега решил проводить Женю. Всех девчонок уже разобрали, даже Идку

Лепехину взял под ручку какой-то хмурый монтажник, смахивавший на дятла; Серега

повертел головой и кивнул Жене:

—Ну, пошли, что ли?

Она стала отказываться. Серега слушал пораженный, потом сказал:

—Взыскание наложу!

Он не понимал, зачем надо отказываться.

В тот вечер было особенно студено, Женя скоро замерзла, а Серега все водил ее вокруг

палаток и рассказывал байки. Она знала их почти наизусть — и про то,

как Серегина машина завязла в болоте и ее вытаскивали четыре трактора, которые после