Ночь в конце месяца

сами завязли; и про то, что на соседнем участке Серега видел ручного медведя, помогающего

строителям раскатывать провода, и про то, как Серега заснул за баранкой, а машина сама

привезла его в деревню... Эти байки Серега выкладывал всем подряд, но каждый раз — с

таким увлечением, что жалко было оборвать.

Потом Серега заметил, что Женя совсем закоченела, скинул с себя зеленый военный

бушлат:

—Чего ж ты молчишь? Надевай...

Он остался в гимнастерке, но продолжал кружить между сугробов и рассказывать, и

только заикался от холода.

—Целоваться не будешь? — спросил он, когда Женя наконец не вытерпела и собралась

восвояси. — Нет? Ну и бог с тобой, сиди голодная...

Уже войдя в палатку. Женя вспомнила, что не вернула зеленый бушлат. Серега так и

отправился домой в гимнастерке, — просто не обратил внимания...

Она усмехнулась: вот шалапутный! — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица;

оно было какое-то изменчивое, ускользало... А уже засыпая, вдруг пожалела, что Серега так

легко отказался от мысли ее поцеловать.

Затем она стала все чаше приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое.

Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за

человек Серега.

Он был добрый, — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и

носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым, — иногда так шутил, что насмерть обижал

человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами... Был честным,

но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-

разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя

таких странных людей...

Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не

обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти

гладкие, обычные письма, — а может, она сама не хотела, чтоб уложился.

Все стало понятным лишь недавно.

Женя работала на трассе; в этот день строителям солоно пришлось: попался очень

трудный пикет на крутом склоне горы.

К нему надо было спустить машины с жидким бетоном. Два самосвала попробовали

съехать вниз — и не смогли, сорвались. Шоферы едва успели выпрыгнуть; переворачиваясь,

круша деревца и кустарник, машины прогрохотали с откоса.

Третий шофер отказался ехать. А ждать было нельзя, — бетон в кузове застывал.

Тут среди рабочих появился Серега. Никто его не просил ехать, он сам взобрался на откос

и сел за баранку чужой машины.

—Куда ты, шалавый!.. — закричал шофер.—Ведь башку напрочь...

Серега засвистел беспечно и дал газ. На лице у него не отражалось ни страха, ни

волнения, — обычная дурашливая улыбочка. Он словно не понимал, насколько это опасно.

Легко, будто пританцовывая, машина пошла вниз. Она так накренилась, что бетонное

тесто выплескивалось через борт. Еще секунда — и опрокинется совсем...

У котлована все замерли. Женя зажмурила глаза, сердце у нее будто зажали в кулак, — не

вздохнуть... А когда открыла глаза, все было кончено. Самосвал стоял на краю котлована,

мальчишки сгружали бетон. Серега не обращал на них внимания и с топотом гонялся за

Идкой Лепехиной, отнимая у нее булку.

Не помня себя, на ослабевших ногах Женя пошла к нему, чтобы схватить за рукав, сказать

— разве так можно!.. Не смей больше, никогда не смей!..

И вдруг испугалась, потому что впервые осознала, как дорог и близок он сделался ей.

Сейчас она сидела с ним рядом, и это была такая радость — слышать его дыхание, видеть

лицо, освещенное теплым, красным светом, чувствовать его руку. . Она забыла обо всем и

ничего больше не желала — только бы эти минуты не кончились сразу. .

Серега тоже улыбнулся ей, подмигнул, потом глаза у него стали круглые и внимательные.

Неизвестно, что промелькнуло в его голове, но Серегина рука вдруг отвердела и надавила

Жене на плечи. Он быстро наклонился, обдавая запахом табака, — сдавил, стиснул...

Женя не успела отодвинуться, она не сразу сообразила. А когда поняла и рванулась,—

Серега уже опрокинул ее на брошенный возле печки полушубок. Видя, что она не дается, он

забормотал что-то и опять подмигнул.

И то, что все это было сделано так легко, просто — будто Серега потянулся выпить

ковшик воды, — было самым ужасным и невозможным. Женя задохнулась от одной этой

мысли, и забилась, закорчилась, отталкивая его руки.

Она уже слабела, и чувствовала — сейчас все оборвется, больше нет сил, нет

возможности... И вдруг, при взблеске догорающего пламени, близко над собой увидела лицо

Сереги.

Опять это был новый Серега, не такой, как прежде: перекошенный рот, стиснутые зубы, в

глазах что-то жесткое и вместе с тем — виноватое, умоляющее...

И, увидев это, она поняла, что Серега сам не верит, что сможет с ней совладать.

Он тоже понял, что она заметила это, и навалился сильней, выламывая ей руки.

Но было уже поздно. На какой-то миг Женя ощутила себя сильней, и теперь ничто не

заставило бы ее уступить... Она словно закаменела, не чувствовала боли, страха,— Серега

наконец не выдержали отпустил руки.

Оттолкнув его, она вскочила. Мысли мутились, черные полосы рябили перед глазами,