Ночь в конце месяца

—Конечно, жалко,— сказал Володя.— Копили, копили… В городе сейчас погано, так не

хочется уезжать. Ну, да чего теперь. Ты не хныкай, хвостик, все равно поздно.

—Я не хнычу… Я так просто.

—И просто не надо. Завтра схожу на станцию, поменяю билеты.

Свет в комнате потух, босые ноги прошлепали из угла, в котором выключатель. Карповна

невольно подумала, что в темноте Володя непременно наступит на известку и так влезет в

постель с грязными ногами…

Жильцы пошептались немного, потом затихли. А Карповна лежала с открытыми глазами.

Она не понимала, как могла заснуть столь беззаботно, что прозевала приход жильцов и

даже не спросила, закрыты ли двери на улицу. Это снова что-то необычное, не похожее на

нее.

И так же, как несколько часов назад от пустяковой мысли она успокоилась, так теперь

новая пустячная мысль заставила ее тревожиться. Нет, все происходит не так, как должно…

В жизни что-то случилось. И даже этот ночной разговор жильцов — не тот, которого она

ждала.

Неизвестно почему, она уже знала, что не сможет спокойно прийти к жильцам и отдать

деньги. Шутка не удалась, урока не вышло.

Утром она следила за Володей, пытаясь понять, что он чувствует, как переживает

несчастье. Но Володя с удовольствием бегал по саду, опять растягивал свою пружину, и лицо

у него становилось детским и розовым.

Днем жена стала укладывать вещи.

—Уезжаете?— безразличным голосом спросила Карповна.— Конечно, может, это и не

мое дело… Но погода хорошая, тепло… Еще бы погостили?

—Надо ехать,— коротко прозвучало в ответ. В голосе девчонки не было ни злости, ни

горечи. И даже не пожаловалась…

Примчался с вокзала Володя, бросил на стол билеты.

—В семь тридцать… А пока — махнем искупаться? В последний раз!

И они опять разворошили свои рюкзаки, отыскивая простыню и купальные шапочки, — и

ушли на пляж.

Вещи оставили раскиданными, комнату не заперли. У них и мысли не возникло, что кто-

то сможет прийти, взять… Карповна принесла деньги и засунула в кармашек рюкзака.

Карман был без застежки, но Карповна не обратила на это внимания.

Купались жильцы долго; наверное, напоследок решили досыта наплескаться. Минуло

пять часов, шесть — все не появлялись.

От дома до вокзала далеко, надо спуститься с горы и пройти через весь город. Не меньше

часа понадобится. Карповна смотрела на ходики, потом выглядывала во двор. Что за люди…

Теперь и на поезд опоздают, и билеты пропадут…

Начался дождь. Белые струи с шумом резали воздух, за их стеной скрылись горы, крыши

домов, красные огоньки на радиомачте. А у мальчишки с девчонкой нет ни зонтика, ни

плащей… Карповна и сердилась и жалела, какое-то смутное чувство было у нее на душе.

Наконец вынырнули у крыльца — согнутые, обнявшиеся, на головы наброшен пиджак,

блестящий и черный от воды.

—Помочь собраться?— спросила Карповна.

—Нет, мы сами…

Наспех побросали в рюкзаки пожитки, не проверили даже — все ли на месте. И ушли

ровно в половине седьмого. До отхода поезда оставался час, и Карповна так и не знала —

опоздают или успеют в последнюю минуту? Ах, глупые, глупые… Она хотела сразу же

убрать матрасы, поднялась наверх, но отчего-то присела на койку и долго сидела, слушая

затихающий дождь.

Она представила себе: вот мальчишка с девчонкой идут к вокзалу, мокрые, уставшие, но

по-прежнему беспечные, и поглядывают друг на дружку так, словно знают что-то важное и

особенное…

Ничего они не знают. Ничего они не испытали в жизни; наверно, никакая беда еще не

коснулась их. Они не дрожат над коркою хлеба, смотрят без подозрительности и не

вздрагивают по ночам от скрипа дверей. Что ж, может, это и хорошо… И может, не надо

сердиться на них?

Опять забренчала цикада за окном — «тюрли… тюрли…», будто милиционер продувал

засорившийся свисток.

Дождь унялся, и в тишине стали явственны скрипы и шорохи старого дома.

Треснуло бревно над головой, дрожащий звон прокатился по чердаку и замер. Словно под

чьей-то ногой, застонала половица. Тонкий пласт известки, белевшей в темноте, упал на

кровать рядом с Карповной, и она не стряхнула его.

ДРАКА

—Вы уж простите, ребята, что так получилось нескладно... Назвал к себе друзей,

поговорить хотел, посидеть, а вместо этого устроил драку...

И самое смешное — не могу ответить, за что я его ударил. Вы же видели: ссоры никакой

не было, тихо-мирно, оба трезвые. И вдруг — как говорится, в морду...

Перед ним не совестно. Перед вами неловко... Надо ведь как-то объяснить. А я не могу.

Наверно, сам для себя еще не решил, в чем его вина. Знаю только, что поступил (правильно,

и если бы снова повторилось — опять бы ударил.

Вы же знаете, вообще-то я драться не люблю. Хоть парень и здоровый, но злюсь редко и

сдерживаться умею, — характер у меня такой... Вон Степа меня давно «тюленем» зовет... А

тут не сдержался. Такая злость в душе поднялась, будто накатило на меня, ничего не

соображаю...

Дай, Виктор Викторыч, закурить. Может, мы так сделаем — коль уж расстроился вечер,

так плюнем, не станем обратно гостей звать. А вам троим я попробую рассказать всю эту

историю, с самого начала. Может, тогда и сам для себя разберусь...

Рассказывать можно длинно, никто не помешает. Жена тоже обиделась, теперь долго не