Ночь в Лиссабоне

«Лишь настолько, Хелен, – очень спокойно сказал я, – что если скажу тебе, как безмерно тебя люблю, то буду ждать, что минутой позже в дверь постучит гестапо».

На миг она замерла, как зверек, услыхавший непривычный шорох. Потом медленно повернулась ко мне лицом. Поразительно, как оно изменилось. «Это и есть причина?» – тихо спросила она.

«Лишь одна из… – ответил я. – Ну как ты можешь ожидать, что в моих мыслях царит порядок, если меня вот только что принесло из безотрадного ада в опасный рай?»

«Иной раз я думала о том, как все будет, если ты вернешься, – сказала она, помолчав. – Все было совершенно по-другому».

Я остерегся спрашивать, как по-другому. В любви всегда задают слишком много вопросов, а когда возникает желание действительно узнать ответы, она быстро проходит. «Все всегда по-другому, – сказал я, – слава богу!»

Она улыбнулась. «В сущности, по-другому никогда не бывает, Йозеф. Так только с виду кажется. У нас не осталось вина?»

Она обошла вокруг кровати, как танцовщица, поставила бокал на пол, потянулась. Загорелая от чужого солнца и беспечная в своей наготе, как женщина, которая не только знает, что желанна, но и много раз это слышала.

«Когда мне надо уйти?» – спросил я.

«Прислуга завтра не придет».

«Послезавтра?»

Хелен кивнула. «Все было просто. Сегодня суббота. Я отпустила ее на выходные. Она вернется в понедельник к полудню. У нее есть любовник. Полицейский, женатый, с двумя детьми. – Полуприкрыв глаза, она посмотрела на меня: – Она обрадовалась».

С улицы донеслись мерные шаги и пение. «Что это?» – спросил я.

«Солдаты или гитлерюгенд. В Германии все время где-нибудь да маршируют».

Я встал и сквозь щелку в шторах выглянул наружу. Отряд гитлерюгенда. «Странно, в кого ж ты такая уродилась?» – сказал я.

«Наверно, в бабушку-француженку, – объяснила Хелен. – Есть у нас одна. О ней помалкивают, будто она еврейка».

Она зевнула, снова потянулась. Вдруг совсем утихла, словно мы уже не одну неделю пробыли вместе и извне опасность тоже более не грозит. До сих пор мы оба старались не говорить об этом. Хелен тоже пока не расспрашивала о моей жизни в эмиграции. Я не знал, что она видит меня насквозь и уже успела принять решение.

«Не хочешь еще поспать?» – спросила она.

Был час ночи. Я лег. «Можно не гасить свет? – спросил я. – Я так лучше сплю. Не привык к немецким потемкам».

Она быстро взглянула на меня. «Пусть все лампы горят, милый, если хочешь».

Мы лежали совсем рядом. Я-то почти запамятовал, что раньше мы каждую ночь спали в одной постели. Воспоминание об этом казалось блеклой тенью, без красок. Хелен была рядом, но совершенно по-другому, в какой-то странно чуждой близости, я узнавал в ней лишь безымянное – ее дыхание, запах волос, но в первую очередь запах кожи, так надолго утраченный и еще не вполне вернувшийся, но все же вернувшийся и уже куда более умный, чем мозг. Утешение кожи любимого человека! Насколько она умнее и насколько выразительнее рта с его ложью! Той ночью я долго лежал без сна, держал Хелен в объятиях, видел свет и полуосвещенную комнату, знакомую и незнакомую, и в конце концов перестал задавать себе вопросы. Хелен еще раз проснулась. «У тебя во Франции было много женщин?» – пробормотала она, не открывая глаз.

«Не больше, чем необходимо, – ответил я. – И с ними было не так, как с тобой».

Она вздохнула, хотела отвернуться, но не успела, сон вновь сморил ее. Она опустилась на подушку. Медленно сон пришел и ко мне, без сновидений, тишина и дыхание Хелен наполняли меня, а под утро, когда я проснулся, нас ничто больше не разделяло, я взял ее, и она охотно подчинилась, и мы снова уснули, погрузились в сон, как в облако, в котором все сияло и не было темноты.

6

– Утром я позвонил в мюнстерскую гостиницу, где оставил чемодан, объяснил, что в Оснабрюке опоздал на поезд и вернусь ночью, и попросил оставить номер за мной. Это была предосторожность, я не хотел, чтобы на меня донесли за неуплату и чтобы меня караулила полиция. Равнодушный голос ответил, что они так и сделают. Я спросил, нет ли для меня почты. Нет, почты не было.

Я положил трубку. За спиной у меня стояла Хелен. «Почта? – сказала она. – От кого ты ждешь письмо?»

«Ни от кого. Сказал просто так, чтобы не вызывать особых подозрений. Людей, которые ожидают писем, как ни странно, обычно не сразу причисляют к мошенникам».

«А ты мошенник?»

«К сожалению. Против воли. Но не без удовольствия».

Она рассмеялась. «Хочешь сегодня вечером уехать в Мюнстер?»

«Я ведь не могу задержаться дольше. Завтра придет твоя прислуга. И тут, в городе, я пойти в гостиницу не рискну. Усы – маскировка недостаточная».

«А у Мартенса ты не можешь остаться?»

«Он предложил мне для ночлега свой врачебный кабинет, но днем ему негде меня устроить. Лучше уехать в Мюнстер, Хелен. Там меня не так легко узнать на улице, как здесь. Да и ехать всего лишь час».

«Как долго ты намерен оставаться в Мюнстере?»

«Это я смогу выяснить только там. Со временем вырабатываешь чутье к опасности».

«Ты чуешь здесь опасность?»

«Да, – сказал я. – С сегодняшнего утра. Вчера не чуял».