– Несколько дней я торговал кухонной утварью, жестяными терками, ножами, овощерезками и прочей мелочью, для которой не требуется подозрительного чемодана. Дважды я возвращался в нашу комнату раньше обычного и не заставал Хелен. Ждал и тревожился, но консьержка говорила, что за ней никто не приходил. Она просто ушла несколько часов назад. Так бывало довольно часто.
Вернулась она поздно вечером. Лицо замкнутое. На меня даже не посмотрела. Я не знал, что делать, но не спросить было бы еще более странно, чем спросить. Так что я все-таки спросил: «Где ты была, Хелен?»
«Гуляла», – ответила она.
«В такую погоду?»
«Да, в такую погоду. Не контролируй меня!»
«Я не контролирую. Просто боялся, что тебя схватила полиция».
Она резко засмеялась: «Меня полиция больше не схватит».
«Хотелось бы верить».
Она воззрилась на меня. «Если продолжишь расспросы, я опять уйду. Терпеть не могу, когда за мной все время следят, неужели непонятно? Дома́ на улице за мной не следят! Им нет до меня дела. И прохожим нет до меня дела. Они не задают вопросов и не следят за мной!»
Мне стало ясно, к чему она клонит. На улице никто не знал о ее болезни. Там она была не пациенткой, а просто женщиной. И хотела оставаться женщиной. Хотела жить. Быть пациенткой означало для нее – медленно умирать.
Ночами она плакала во сне. А утром все забывала. Она не выносила сумерек. Они ложились на ее испуганную душу как отравленная паутина. Я видел, что ей требуется все больше наркотиков. Спросил Левисона, бывшего врача, промышлявшего теперь гороскопами. Он сказал, что для чего-либо другого давно уже слишком поздно. Повторил слова Дюбуа.
Отныне Хелен часто приходила домой поздно. Боялась моих расспросов. Но я не расспрашивал. Однажды, когда я был один, принесли букет роз. Я ушел, а когда вернулся, он исчез. Она начала пить. Несколько человек почли своим долгом сообщить мне, что видели ее в барах, не в одиночестве. Я цеплялся за американское консульство. У меня уже было разрешение ожидать в передней, но дни шли, и ничего не происходило.
Потом меня поймали. В двадцати метрах от консульства полиция вдруг перекрыла все доступы. Я попытался добраться до консульства, но только вызвал подозрения. Тот, кто находился в консульстве, был спасен. Увидев, как Лахман исчез за дверью, я вырвался, пробился сквозь оцепление и упал, потому что жандарм подставил мне ножку. «Этого заберите в любом случае! – сказал улыбающийся человек в штатском. – Очень уж он спешит!» Они проверили наши документы. Шестерых арестовали. Полиция ушла. Неожиданно мы очутились в окружении штатских. Нас оттеснили подальше, затолкали в крытый грузовик и отвезли в какой-то дом в предместье, уединенно стоявший в саду. Прямо как в плохом фильме, – сказал Шварц. – Но ведь и последние девять лет сплошь были халтурным, кровавым фильмом?
– Гестапо? – спросил я.
Шварц кивнул.
– Сегодня мне кажется чудом, что меня не схватили еще раньше. Я знал, что Георг не перестанет искать нас. Улыбающийся молодой человек так и заявил, когда у меня отобрали документы. К несчастью, среди них был и паспорт Хелен, я захватил его с собой в консульство. «Наконец-то изловили одну из наших рыбок, – сказал молодой человек. – Скоро и вторая приплывет. – Он улыбнулся и рукой в перстнях ударил меня по лицу. – Не так ли, Шварц?»
Я утер кровь, брызнувшую из разбитой перстнями губы. В комнате находились еще двое в штатском.
«Или, может, вы сами сообщите нам адрес?» – спросил улыбающийся молодой человек.
«Я его не знаю, – ответил я. – Я сам ищу жену. Неделю назад мы поссорились, и она сбежала».
«Поссорились? Какой ужас! – Молодой человек опять ударил меня по лицу. – Вот, в наказание!»
«Устроим ему качели, шеф?» – спросил один из молодчиков, стоявших у меня за спиной.
Молодой человек с девичьим лицом опять улыбнулся: «Объясните ему, что такое качели, Мёллер».
Мёллер объяснил, что мои гениталии обвяжут телефонным проводом, а потом станут меня раскачивать.
«Вам это знакомо? Вы ведь уже побывали в лагере?» – спросил молодой человек.
С этим я пока не сталкивался. «Мое изобретение, – сказал он. – Но для начала можно поступить проще. Мы просто перевяжем ваше достоинство так туго, что перекроем доступ крови. Представляете, как вы через час будете вопить! А чтобы вы помалкивали, набьем вам ротик стружкой».
У него были странно стеклянные голубые глаза. «У нас много превосходных приемчиков, – продолжал он. – Знаете, сколько всего можно сделать огоньком?»
Молодчики заржали.
«Тоненькой раскаленной проволочкой, – сказал улыбающийся молодой человек. – Введешь ее не спеша в уши или через ноздри вверх – и много чего добьешься, черный Шварц! Самое замечательное, что вы теперь целиком и полностью в нашем распоряжении, для опытов».