Ночь в Новом Орлеане

– Да, мы думали, что Асгард неприступен, – подтвердил Тор, – и теперь, мы знаем наше слабое место. Больше такого не повторится.

– Будет и не один раз! Разве вы не ведете, что некромант знает о ваших слабых местах. Он противник, куда опаснее даже самого Локки. В один миг, он проникнет сюда и перебьет вас всех. Поймите, сидеть за стенами – жалкая трусость. Вам нужно объединиться с нами и ангелами. А уж вместе…

– Кто бы говорил о трусости?! А кто сам сбежал от некроманта, когда понял, что не справится?! Если олимпийцу настолько сильны, как ты говоришь, Паллада, то почему вы бежали? Вы слабы.

Афина пронзила его огненным взглядом.

– Если хочешь увидеть мою силу, Тор, только скажи и на тебя обрушиться вся ярость Олимпа.

– Да?! Посмотрим. На что способен твой огонь, против моего молота…

– Хватит! – воскликнул Один, – вы как людские дети. Вместо того, чтоб воевать против общего врага, вы соритесь, уменьшая наши силы.

– То есть, ты согласился вступить в наш союз? – спросила Паллада.

– Нет, но это временно. У нас свои проблемы – у вас свои. Не нужно нас вмешивать!

– Но ты же сам сказал, что…

– Я сказал: «Не нужно нас вмешивать!».

– ты всегда был моим другом, Один и самым мудрым из всех, кого я знала. Но теперь… разве это не мудро – объединиться против врага?

– Это мудро только с твоей стороны, Паллада, с моей же, есть другой выход…

– Какой?

– Мои руны говорят, что нужно ждать. Но когда придет время, все силы Асгарда вступят в бой.

– Но разве покушения на тебя – это не знак, что пора действовать?

– Нет. Нападение на меня – просто показательное представление большого ребенка, ещё не до конца осознавшего сою силу. По крайне мере, я так думаю. Я почти уверен в том, что так называемый «некромант» даже не желает мне смерти.

– Ты обезумил, – произнесла диагноз Афина.

– Как ты смеешь говорить так с великим Одином! – возмутился Тор.

– Пустяки, – успокоил того Один, – но ты, Паллада, должна вернуться на Олимп. Смотри туда. Там ты гораздо нужнее. Здесь тебя не ждет ничего, кроме разочарования. Я чувствую, что время битвы ещё не пришло. Но когда придет, не сомневайся, асы сделают то, что должны сделать. К тому же Афина, все ещё может изменится. Странная штука, Судьба. Не зря она женского рода, потому что только женской логикой можно её понять. Никогда заранее не знаешь, где повезет. Кто окажется другом, а кто врагом…

Я проснулся.

И, конечно же, я проиграл, но я и выиграл! Убивать Одина – последнее в списке грязных дел, которые я планировал совершить, если не высплюсь. А раз уж я поспал, значит, миру ничего не угрожает.

Пусть поживет ещё, окаянный, до следующего утра.

После утреннего кофе и легкого завтрака, ко мне в голову пришла идея сделать то, что я не дела больше ста лет – пробежаться. Вот такие идеи иногда заглядывают в буйное мое сознание. Но, видимо, я забыл тот прискорбный факт, что мертвецы, заполонившие улицы, просто не дадут мне ни то, что пробежаться, а и походить спокойно без приступов закричать на всю улицу: «Так, в мире слишком мало патронов, чтобы перебить вас всех. Так что, вставайте поплотнее!». Впервые за много лет я решил сбросить пару килограммов, а мир явно показывает, что хочет видеть меня не в форме. Вот и славно! Но все ровно, может, не стоило ему угрожать?

Но меня, где-то потерянного в толпе, откапал Александр Македонский. Как он это сделал, не знаю. Самая правдоподобная версия, что у него в кармане завалялся лишний глаз Саурона.

Вид у бедняги был самый несчастный, как будто он сильно меня подвел.

– Господин, – начал он, чуть не рыдая. Зараза, заразительно, – мы не сомгли убить Одина.

Я чуть было не засмеялся.

Хвала эволюции, пронесло.

– А с какой стати вы решили, что я собираюсь его убивать? Попугать – да, убивать – ни в коем случае! Пригодится ещё, несчастный.

– Что? – он скривил тупую рожу, выражая этим жестом всю свою обескураженность происходящими событиями. Как и я, в общем-то.

– Что слышал, дорогуша. А теперь, пойди, вытри слёзы, съешь конфетку, пожуй жвачку, пусти воздушного змея и выпей чего-нибудь крепкого. Водки, например. Ну, или пойди Вербера почитай. Говорили, что вставляет похлеще водки. Понял?

– Да, – сказал он, испытывая идеологический кретинизм в самом чистом его виде.

– Так, сгинь с глаз моих.

Он ушёл, не меняя выражения лица. Позорит меня. И вот что мне с ним делать?

Вскоре, он скрылся из виду и я остался один. Совершенно один. Назад пути нет. Меня окружали миллионы людей, но все они были какими-то не такими. И я ощущал в огромной толпе бесконечное одиночество, убивающее все изнутри.

Быть среди бесполезных людей и чувствовать себя самым несчастным среди них. Мои друзья (а они у меня были?), моя Чарли, теперь казались мне сущим пустяком, ненужной мелочью и это дикое болезненное состояние из которого рождается безумие и называется свобода?