Ночь ведьмы. Книга первая

Я направляюсь от Порта-Нигра на юг, в сторону Хауптмаркта[20]. Когда я подхожу к рынку, атмосфера вокруг заметно меняется. Стоящие у церкви мужчины выкрикивают приветствия, некоторые отдают мне честь или кланяются, завидев мой черный плащ. Но я замечаю, как ребенок резко останавливается и мчится в переулок, чтобы не попадаться мне на пути. Женщина крестится и бормочет молитву о защите, когда мой плащ со свистом рассекает воздух рядом с ее дверью. Старик притворяется, что кашляет, но я замечаю ухмылку на его лице, когда его слюна попадает мне на плечо.

Не все любят хэксэн-егерей.

И это вселяет в меня надежду.

На главном рынке Трира от рассвета до заката продаются самые разные товары, но теперь, когда Адвент[21] уже начался, здесь Кристкиндэмаркт. Хотя обычные продукты также можно найти, теперь здесь полно прилавков, торгующих чем-то сезонным. Воздух наполнен запахом специй, их ароматы согревают, как пламя свечей. Сейчас в городе куда больше людей, чем месяц назад: осень – время сбора урожая, но зимой заняться особо нечем, разве что совершить однодневную поездку в город и набить живот сладостями и пивом.

Это тоже было частью моего плана. Последние несколько лет я потратил, чтобы найти возможности подорвать авторитет хэксэн-егерей, спасая людей, но этого всегда было недостаточно. Теперь я собирался сделать решающий шаг и зажечь искру революции, а не погребальный костер.

Заключенные в базилике должны были бежать через туннели, а акведуки обеспечивали идеальный маршрут. Предполагалось, что Хильда проинструктирует их, расскажет о путях, которые я описывал ей в нашей тайной переписке, объяснит, как прятаться, и разделит людей на группы так, чтобы одна шла по одному пути, другая – по другому.

Мы собирались сделать хаос нашим союзником, использовать неразбериху во время побега, чтобы замаскировать то, как разбегаются группы заключенных. Я тщательно выбирал маршруты, следя, чтобы дороги через акведук обеспечивали выход в заброшенные дома или пустые переулки. У меня уже был подготовлен запас старой одежды, чтобы заключенные переоделись – после этого они должны были разойтись по Кристкиндэмаркту, раствориться в толпе, став покупателями, паломниками, жителями деревень, выбравшимися повеселиться в городе.

Я учел все, кроме Фрици.

– Пива? – спрашивает симпатичная девушка с косичками. На плечах у нее коромысло с ведрами, в руке она держит половник. Ее взгляд падает на мой плащ, на эмалированную брошь, обозначающую, что я хэксэн-егерь. Ее голос дрожит, когда она добавляет: – Всего один пфенниг[22], чтобы смочить губы и согреть желудок. – Я бросаю взгляд на пиво в ее ведре, и она опускает в него половник, протягивая мне пенистое варево. Ее рука дрожит. – Можете выпить бесплатно, охотник.

Я качаю головой, и она пожимает плечами, отворачиваясь, чтобы предложить напиток прохожему, который платит пфенниг. Я больше не обращаю на них внимания, шагая по рынку, расталкивая мужчин, опьяневших от пива, и детей, опьяневших от меда. Я снимаю черный плащ, сворачиваю его и прячу брошь, которая указывает на то, что я охотник. Ухожу от толпы и иду по затененной улице, перегороженной каменной аркой. Над аркой нет вывески, но все в Трире знают, что это Юденгассе[23].

Еврейские кварталы в Трире изначально были яркими и оживленными. Евреи жили близко друг к другу не потому, что их вынуждал закон, а из-за того, что поблизости находился их храм. В конце концов Юденгассе стал эрувом[24], что позволило проводить в этом районе мероприятия, которые в противном случае были бы запрещены в Шаббат[25].

Однако в каждой эпидемии, в каждой засухе, в каждом наводнении снова и снова обвиняли евреев. Их ограничивали в правах и изгоняли из города, а часто и из епархии. Возможно, изгнание много лет назад было куда безопаснее для них, чем разрешение остаться. Возможно, я убеждаю себя в этом только для того, чтобы смягчить вину своего народа перед другим.

За городскими стенами много заброшенных районов. Но нет более пустынного, чем Юденгассе.

Но я давно понял, что по-настоящему пустым место бывает редко. Сироты – а в наши дни их довольно много – и бездомные собирают объедки и живут в развалинах домов. После того как многие здания были конфискованы и проданы для получения прибыли – я имею в виду, конечно, прибыль Церкви, – архиепископ закрывает глаза на то, что здесь происходит, предпочитая делать вид, что Юденгассе вообще не существует, вместо того чтобы заботиться о голодающих бездомных, которые прячутся тут в тени.

От моего плеча отскакивает камешек.

Я оборачиваюсь и вижу пару широко распахнутых глаз, смотрящих на меня из дверного проема дома с разбитыми стеклами в окнах. Я лезу в карман, достаю монету и бросаю ее девочке, которая ждет. Она ловит монетку в воздухе и исчезает. Малышка Мия хранит и мои секреты, и мои деньги с тех пор, как я спас ее с братом.

Повернувшись, я смотрю на здание через дорогу от дома Мии.