Ночь ворона, рассвет голубя

– Мне следовало вмешаться давным-давно, как только до меня дошли слухи об этих узах. Но я сказал себе, что не должен вмешиваться в политические дела королевств. Ведь если я начну это делать, то где мне нужно будет провести черту? Теперь я расплачиваюсь за свое бездействие.

Катьяни представила, как сложилась бы ее жизнь, если бы она освободилась от своих уз еще в детстве и вернулась в Малву. Айан все еще был бы жив. Как и Хемлата с Джайдипом. Она бы мирно жила во дворце в Дхаре со своим двоюродным братом и дедушкой. Ачарье было за что ответить. Но она не стала бы винить его за зло, причиненное другими людьми.

– Не сожалей о прошлом и не беспокойся о будущем, – пробормотал Ачарья, как будто прочитал ее мысли. – Оставайся в настоящем и сосредоточься на том, что происходит сейчас.

Легко сказать, но трудно сделать. Катьяни не ответила, и через минуту он ушел, чтобы провести вечернюю медитацию для старших учеников.

Она вернулась в свою хижину, взяла чистую одежду и полотенце и направилась к водопаду за гурукулой. Катьяни была рада, что Ачарья вытащил ее из хижины и избавил от того мрачного настроения, в которое она погрузилась. Теперь она действительно чувствовала себя лучше. Ее спина болела гораздо меньше. Ноги слегка подкашивались, но этого следовало ожидать. Нужно было ходить есть вместе со всеми. Ачарья был прав; ей давно пора было перестать быть обузой для всех окружающих, особенно для женщин, которые заботились о ней во время самой тяжелой стадии ее болезни. Она задавалась вопросом, будет ли Дакш по-прежнему оставлять ветви гулмохара у нее на подоконнике.

Вероятно, что нет. Скорее всего, это было что-то вроде пожелания выздоровления.

После дождей спокойный пруд превратился в реку, но Катьяни умела плавать, и берега были недалеко друг от друга. Ночной жасмин все еще цвел; его сладкий, знакомый аромат пропитывал воздух, напоминая ей о той первой ночи, с которой, казалось, прошла уже целая вечность. Раздеваясь, она чувствовала неловкость, хотя рядом, кроме пары лягушек, не было никого, кто мог бы ее видеть. Когда она ступила в теплую воду, то все произошедшее начало отшелушиваться, словно омертвевшая кожа. Она закрыла глаза и, опустошив свой разум, погрузилась в себя.

Когда она вынырнула, чтобы перевести дух, то представила себе Дакша, стоящего позади нее. Она резко повернула голову, как будто хотела поймать его на месте преступления.

Но там никого не было. Прокричал коэль, сгустились сумерки. Катьяни поднялась из воды настолько, что ее покрытую шрамами спину было видно от шеи до бедра, и откинула волосы в сторону.

– Что ты думаешь, Дакш? – спросила она. – Разве моя спина не великолепна?

Ему даже не нужно было присутствовать. Она знала, как бы он отреагировал…

«Бесстыдница», – сказал бы он, отворачиваясь, но все равно разглядывая ее краем глаза.

«Значит, ты считаешь, что мои шрамы некрасивы?»

«Я этого не говорил!»

«Ты назвал меня бесстыдницей. Ты думаешь, что мне должно быть за них стыдно».

«Я совсем не это имел в виду».

«А что ты имел в виду, Дакш?»

И он, косноязычный, посмотрел бы на нее разъяренными глазами.

Хихикая, она вышла из воды и вытерлась. Дакш мог заставить ее смеяться, даже когда его самого не было рядом.

Сидя рядом с женщинами, Катьяни удалось пережить вечернюю трапезу. Ей даже удалось поесть. Дакш, как обычно, сидел рядом со своим отцом и братом, но время от времени поглядывал на нее с легкой довольной улыбкой, как будто ее выздоровление было полностью его заслугой.

После этого она пошла на кухню и обратилась к служителям с самой странной просьбой, которую они получали за последнее время, – три рисовых шарика каждое утро на рассвете в течение следующего месяца. Да, и комок глины, пожалуйста.

В ту ночь она сделала из глины три отдельных холмика и разместила их под окном в своей хижине. Если следующий день будет солнечным, она поставит их сушиться на подоконник. Катьяни не забыла данную претам клятву. Они спасли ей жизнь, и Ченту поглотил их. Она собиралась сделать все возможное, чтобы вытащить их души из этого чудовищного оружия. А пока что она совершит все обряды, о которых они просили.

Постепенно она вернулась к ежедневным медитациям, урокам нравственности, тренировкам с оружием и обучению боевым искусствам. Время, прошедшее между ее первым и вторым приездом в гурукулу, теперь казалось кошмарным сном. И лишь шрамы на спине и сброшенные узы напоминали о том, что все это было на самом деле.

Раньше она никогда полностью сама себе не принадлежала, но теперь обрела гармонию, как будто чаши ее внутренних весов оказались выровнены. Место, которое так долго занимала королева и в которое затем вторгся Бхайрав, наконец-то снова принадлежало ей. Что бы ни произошло в будущем, больше никто не будет контролировать часть ее души. Она восстановит свои силы и вернется в Аджайгарх более сильной, чем когда-либо.