Ночь за нашими спинами

– А, Последний из Рода Принц…

Вид у него такой же измученный, как у остальных: лицо в копоти, одежда порвана. Я бы погладила его скулы и лоб, если бы посмела прикоснуться, я бы уткнулась лицом ему в грудь и, наверное, заревела бы. Но я отступаю, потому что его взгляд остается прежним. Понимающим. Встревоженным. Я такого не заслуживаю.

– Проваливай. Им нужна твоя поддержка.

– И твоя тоже. Ты же не хочешь попасть под пулю, правильно?

Подступают слезы, и я больше не могу их сдерживать. Я пришла сдохнуть. И я хочу сказать об этом хотя бы ему.

– Ты не понимаешь… – Я запинаюсь, – из-за меня…

Но оказывается, я не могу даже этого. Именно сейчас я хочу, чтобы Джон прочел сам, все до последнего слова, поэтому я доверчиво открываю сознание, и Айрин понимает. Некоторое время он стоит молча, потом глухо, сквозь зубы, вздыхает, и в его глазах вспыхивают маленькие алые точки. Он зол. Конечно же, он зол.

– Ты меня отпустишь?

Но он качает головой:

– Слишком многое нужно исправить. Ты не сбежишь.

– Я не сбегаю! Я …

Он что-то делает, и теперь я в его власти. Как тогда, в церкви. Я не могу опустить взгляд. Я чувствую озноб. Видимо, это гипноз или что-то вроде того, но я не смею двинуться с места.

– Я…

Раздается щелчок пальцев. И я начинаю говорить.

Мои слова – горькие, желчные, отчаянные – напоминают болезненную рвоту, после которой дурнота обычно отпускает; правда, сейчас я вовсе не уверена, что мне станет легче. Мое лекарство – пуля. Как и у человека, давшего мне имя. А мне ее не дают.

– Ты не понимаешь, что из-за меня одни проблемы? – Я с усилием поднимаю руку к груди, в которой словно отстукивает молот. – У тебя, у Элм, у Гамильтона. Я как и все представители моей расы, только они были честнее: убивали открыто, не притворялись друзьями, а я…

Он молчит и ослабляет невидимую удавку, давая сделать вдох, но не более. Я не иссякла. Не иссякла, просто…

– Злись. Кричи, если хочешь.

И я кричу. Долго и исступленно, задрав кверху голову. Зажигаю над рукой пламя, швыряю его в сторону. Груда шин распадается, задевает другую, и та падает на старый автомобиль. Вся куча начинает гореть, пламя поднимается к небу. Все выше и выше.

– Ненавижу! Эти крылья! Эти силы!

Пламя бесится. Наверное, это должно было рано или поздно произойти. Жертва огненному Богу, которому служили мои предки, и я принесла в нее Вана Глински и… чуть не отдала себя.

– Эшри…

Нет.

Мой Бог носит плащ с погонами, крестик на груди и, возможно, нож за поясом. Он офицер или джентльмен, бродяга или псих, но он точно берет пленных и дает им шансы. Ха. Я усмехаюсь, отчетливо понимая, что огонь – больше не главный мой друг. И кричать больше не хочется. Я остываю. Со мной остывают слова.

– Как я хотела бы быть человеком, Джон. Землянином. Как…

– Ты – больше человек, чем многие, Эш.

Слова совсем остыли и превратились в пепел. Как я.

– А ты… зачем ты меня спас? Что ты строишь из себя, почему ты не осуждаешь, ведь…

В горящей куче что-то взрывается. Я вздрагиваю и опускаю руки, опускаю голову. Видимо, меня замыкает.

– Ох, Джон… зачем это все? Ты чертов садист.

– Иногда костер не топчут ногами, а заливают водой.

Теперь я всматриваюсь в его лицо. Глаза – синие, темные, спокойные, тысяча невидимых морей, – устремлены на меня. Кожа – бледнее, чем рисуют на фресках. Он красивый… настолько, что можно озвереть. Прямо сейчас я хочу его, по-звериному остро и дико. Но я просто протягиваю руку и касаюсь его холодной щеки:

– Ты святой. Понимаешь? Всем хочется святого рядом. Никто не признается, но всем.

– Да? Как… лестно.

Тонкий рот, который задевают кончики моих когтистых пальцев, вдруг искривляется в ухмылке. Я не замечала у Джона такого выражения лица, и оно настолько пугающее, что я отдергиваю руку, как если бы потрогала змею или… дракона. Настоящего дракона. Который вовсе не собирается меня защищать.

Очень медленно Джон качает головой, а потом подается ближе. И еще. Так близко, что почти касается моего носа своим. Кажется, что он сейчас поцелует меня, но Айрин лишь вкрадчиво шепчет, обжигая дыханием мои губы:

– Святоша. Посмотри вокруг, Эшри. Посмотри, кого святые приводят в твой Город.

И я озираюсь вокруг.

Мертвые ангелы. Их много, настолько, что не сосчитать. Они окружают нас, и свет играет на их бескровных вытянутых телах. Я зажигаю пламя. Я скалюсь, готовая защищать и защищаться. Одна тварь опускается рядом. Остальные кружат в отдалении.

– Они… безвредны, Эшри. Намного безвреднее, чем я.

И тогда я вспоминаю. Там, в кошмарах, Джон лежал у воды. В своем истинном облике, длинноволосый и бледный, и прежде чем потерять от ужаса голову, я чуть было не подумала, будто…

…это один из них.

– Что это значит?

Я отступаю. Мертвый ангел стоит, покачиваясь. Он что-то говорит, но я ничего не понимаю. Тогда он начинает петь. Бормотать. Приветствовать.

– Джон, оно тебя знает?

Но я не получаю ответа. Джон смотрит только твари в глаза. И коротко, твердо произносит:

– Привет, Лютер. Дайте нам еще день.