Ночевка на бегу

— … Погибли, пытаясь спасти тебя.

— П-прости… я не хотел… — Такума страдальчески сморщился и воровато бросил взгляд в сторону Тессы. Ему явно было стыдно, что девушка явилась свидетельницей его унижения. Но та с ужасом и отвращением опустила глаза: перед ней словно возникло зеркало, отразившее ее собственные тайные комплексы. Видеть их было поистине невыносимо.

«Отвратительно… тельно»…

В ушах отдался едва слышный, но отчетливый шепот. Канаме вскинула голову и быстро осмотрелась в поисках того, кто это произнес. Но все вокруг молчали. Тембр немного напоминал Тессу, но ее губы оставались плотно сжатыми.

«Неправда… неправда, я — не такая»…

Снова возникли слова. Ничего не понимая, Канаме инстинктивно приложила ладонь к губам, проверяя — не говорит ли сама. Нет, такого быть не могло. Хорошо еще, никто не обратил внимания на странный жест.

Канаме не могла сказать, пришел ли голос издалека или, наоборот, звучал совсем близко, но, как она ни прислушивалась, слова больше не повторились.

Тем временем, Сэйна снова обратилась к Такуме.

— Но я все же рада, что ты вернулся.

Протянув руки, она привлекла его к груди. Глаза Такумы засветились неподдельным счастьем, но стороннему наблюдателю долго пришлось бы искать на лице Сэйны хотя бы малейшие признаки радости. Обнимая младшего брата, она оставалась настолько отстраненной и сосредоточенной, а контраст между ее движениями и выражением лица так резал глаза, что становилось ясно — в отношениях родственников крылась некая червоточина.

— И я беспокоилась, что они могут узнать, насколько ты ценен, и причинить тебе вред.

— Сестра…

— Ты принял свое лекарство?

— Да.

— Тогда спустись вниз и отдохни. Тебе предстоит еще многое сделать.

— Конечно, я сделаю, как ты хочешь.

Такума и один из террористов исчезли в двери надстройки.

— Теперь вы, — проговорила Сэйна, повернувшись к Канаме и Тессе. — Знаете, почему вам оставили жизнь?

— Еще бы! — выпалила Канаме, не задумываясь. — Злодеям нужно обязательно с сатанинским смехом поведать зрителям о своих коварных планах! Прежде чем они — ну, эти планы — пойдут прахом. Это вам каждый первоклассник скажет.

— Ты глупее, чем выглядишь, — заключила Сэйна, и не подумав улыбнуться. — Заберите их и используйте по назначению. Посмотрим, что он скажет.

Вооруженный мужчина кивнул и повел Тессу и Канаме вниз, по трапу, потом ржавыми переходами и новыми трапами, мрачными и едва освещенными тусклыми лампочками.

27 июня, 01:10 (стандартное время Японии)

Минато, Токио, Япония.

Муниципальная скоростная автострада, внутренняя сторона кольцевого разворота

— В итоге ты решил вывести Тессу первой? — уточнил Курц, не отрывая глаз от дороги. Небрежно поворачивая руль двумя пальцами, он отхлебнул из бутылки холодный чай «Ито Эн». Хотя пикап был потасканный и старый, водителю удавалось выжимать из него вполне приличную скорость, ловко обходя такси и грузовики с прицепами.

— Именно так, — кивнул Соске.

Он сидел, уставившись остановившимся взглядом в круговерть ночных огней. Кроваво-красные габариты, янтарные и холодные неоновые уличные фонари плясали, складывались в призрачные картины. В два девичьих лица, глядящие на него с укором.

— Я был полным дураком.

— Ты им и остался, знаешь ли, — бросил Курц.

— Тоже осуждаешь. Я виноват, и это справедливо. Но, почему-то я злюсь, когда слышу это от тебя...

— Так-с, давай уточним. Я не так уж часто обзывал тебя дурнем — в этот раз ты сам признался.

Мрачно вздохнув в ответ грызущему чувству вины, Соске помолчал, потом все же поинтересовался:

— А что бы ты сделал в такой ситуации? Кого бы ты выбрал, командира или Канаме?

— Дай подумать... я бы выбрал ту самую, которая ответила бы мне искренней и пламенной любовью. А на все остальное бы начихал.

По большому счету, иных слов от Курца ожидать не следовало.

Ему было около двадцати лет. Прекрасные длинные светлые волосы, чистые голубые глаза, приятно очерченный подбородок, впрочем, не слишком выдающийся вперед, и безупречные, необычайно привлекательные черты лица. Впрочем, скульптурная красота вполне компенсировалась полным отсутствием чувства такта и потрясающей безалаберностью. Курц терпеть не мог все и всяческие правила, а также все, что требовало от него хоть каких-нибудь усилий. Не отличался он и особой серьезностью по отношению к службе.

Что еще больше добавляло ему поистине нестерпимой наглости и самодовольства — так это его боевые навыки. В целом они не уступали таковым, имеющимся у Соске и Мао, но лежали в иной плоскости.

Курц был прирожденным снайпером, гением дальнобойной винтовки, и здесь Соске было нечего ему противопоставить. Попасть в пятак с полукилометра Курц мог с закрытыми глазами.