Ночи и рассветы

Они не стали подниматься по лестнице, а прошли в какой-то темный коридор, миновали несколько дверей и неожиданно оказались в боковом ярусе. Внизу, под ними, лежал зал, большой, холодный и пустой. Только передние ряды партера были заполнены людьми.

На сцене за длинным столом сидело человек десять мужчин и женщин. Председательское место занимал поп. Космас впервые видел настоящего попа на сцене.

— Что здесь происходит? — тихо спросил Космас, повернувшись к Андрикосу.

Тот сделал ему знак молчать и смотреть на сцену.

На сцене с краю стола, заложив ногу за ногу и упершись в стол локтем правой руки, сидел молодой мужчина в очках. Перед ним лежали какие-то бумаги. Вот он приподнял голову и громко крикнул:

— Три!

Потом, обращаясь к зрителям, спросил:

— Кто еще?

Легкий шум волной прокатился по залу, и снова воцарилась тишина. Все ждали.

— И один наполеон! — выкрикнул кто-то из первых рядов.

— Три и один наполеон! Продолжаем, господа!

— Четыре!

Мужчина в очках наклонился вперед и приветствовал кого-то из публики. Потом он принял прежнюю позу и сказал:

— Четыре, господа! Лидирует господин Галанос!

Поп покуривал и тихо беседовал с госпожой, сидевшей рядом.

Андрикос схватил Космаса за локоть.

— Взгляни направо! — прошептал он. — На первый ряд. Там Бела Джина.

Космас придвинулся ближе к барьеру. Белу Джину он знал по фотографиям в журналах. Ее слава докатилась и до провинции. В свое время она участвовала в нашумевшем театральном обозрении, где по ходу пьесы ей приходилось принимать ванну на глазах у зрителей. Ванна, писали газеты, была установлена на правом крыле сцены, поэтому все места справа были распроданы в первый же день на весь сезон. А в самом театре перед эпизодом с ванной начиналась потасовка. Все бросали свои места и устремлялись на правое крыло, чтобы получше рассмотреть Белу в те минуты, когда она входит в ванну и выходит из нее. Газеты сообщали, что один из многочисленных поклонников Белы подарил ей в день премьеры золотую статуэтку Афродиты, выходящей из морской пены. После двух-трех представлений дирекция была вынуждена перенести ванну на середину сцены. — Ну как, видишь? — спросил Андрикос.

— Вижу.

— Рассмотри получше, такого случая больше не представится. Сегодня ее продают с аукциона.

— Белу?

— Не бойся. Ее поцелуй.

— И кто это затеял?

— Комиссия. И тот бородатый козел — председатель. Их, видишь ли, одолела забота о народных столовых. Мне сейчас сказала Розалия, они хотели втянуть и ее. Но она хорошо знает, что это за типы.

Между тем поцелуй Белы оценивался уже в пять золотых.

— Кто больше, господа? Пальма первенства принадлежит господину Илиадису.

— Шесть!

— Господин Павлопулос предлагает шесть. Павлопулос поднялся со своего места. Он стоял, как охотник, который выстрелил и теперь ждет, чтобы птица упала. Космас узнал его.

— Я его знаю! Я видел его у Марантиса.

До сих пор аукцион шел спокойно и неторопливо. Предложение Павлопулоса всколыхнуло зал.

— Семь! — сказал мужчина, сидевший возле Белы Джины.

— Семь. Лидирует господин Лавдас.

— Восемь! — крикнул Павлопулос.

— Девять!

— А! Господин Галанос активизируется! Прекрасно!

— Десять — и отказываюсь от поцелуя.

— Это Лавдас. Он ее любовник, — сказал Андрикос. — Сын табачного магната.

Заявление Лавдаса внесло беспорядок. Послышались возгласы, протестующие против нарушения правил. Мужчина, проводивший аукцион, несколько раз постучал перстнем по стакану и призвал публику к порядку.

— Никакого нарушения не произошло! — сказал он. — Победитель волен воспользоваться или не воспользоваться своим правом. Есть еще претенденты? Господин Павлопулос отступает?

— Исключительно из уважения к господину Лавдасу, — ответил Павлопулос.

— Однако не забывайте, что уважение в данном случае наносит ущерб благотворительности, — напомнила дама из комиссии.

— Одиннадцать золотых — и я не откажусь от поцелуя Белы Джины!

— Лидирует господин Галанос. Одиннадцать!

— Двенадцать.

— Двенадцать — господин Лавдас!

— Тринадцать!

— Тринадцать — господин Галанос!

— Пятнадцать, господа!

— Пусть пятнадцать! И Бела Джина сегодня моя! Поднялся переполох. Хохот, крики, свист. Кое-кто в зале возмутился непристойностью. Члены комиссии отчаянно жестикулировали, но голосов их не было слышно. Наконец встал поп. Шум стих.

— От имени комиссии настоящего конкурса, председателем которой я являюсь, считаю своим долгом призвать к порядку господина Галаноса. Фраза, которую он произнес…

— Каюсь, отец! — воскликнул Галанос, поднимаясь со своего места. — Благословите!

Галанос поклонился, и Космас увидел его большую лысую голову.

— Да не наш ли это утренний торговец? — спросил он Андрикоса.

— Да, негодяй Василакис, он самый. Упрям, как осел, и ни за что не уступит.

Аукционер поднялся.

— Имейте в виду, господин Галанос, если вы остановитесь на пятнадцати, первенство присуждается господину Лавдасу, который…

— Не остановлюсь! — крикнул Галанос. — Восемнадцать!

— Двадцать!

— Двадцать за господином Лавдасом!

— И я двадцать! Нет, двадцать один!

— Двадцать пять!

— Тридцать!

Бас Галаноса стал сбиваться на пронзительные нотки.

— Тридцать пять! — спокойно сказал Лавдас.