Ночи Клеопатры. Магия любви

Он рывком приподнялся на руках. Первое движение – и сдавленный вскрик; после этого она закусывает губу. Сильно закусывает – тонкая оболочка лопается, и к уголку рта течет вишневая струйка. До него доходит не сразу, хотя с девственницами он сталкивается не впервые. Не сразу, потому что девице уже как минимум восемнадцать. Не сразу, потому что она пришла к нему сама, в весьма откровенном платье и с весьма недвусмысленными намерениями.

Не сразу, потому что о ней говорят, что еще с одиннадцати-двенадцати лет она…

О тебе тоже много чего говорят, великий Юлий. Все ли правда, что о тебе судачат на базарах да в кабаках досужие сплетники? Сколько из твоих ближайших друзей знают о том, что некоторые слухи – полнейшая ложь? Сколько слухов ты распустил о себе сам?

Он отодвигается.

– Ты… девственница?

Для чего он задает этот вопрос – ведь все и так понятно? Понятно и непонятно одновременно. О юной царице ходит множество слухов, и ни один из них не утверждает, что она сохранила девственность. И потом, этот самый Аполлодор. Он вел себя так, как будто у него отнимают любимую сладость… как мужчина, который собственноручно привел любовницу к ее новому воздыхателю. Стало быть, она умело манипулировала человеком, который двадцать лет был советником ее отца? Ну и девица! А ведь Аполлодор действительно был раздосадован – он, римский гражданин, даже не удосужился оказать Цезарю соответствующих почестей. Да боги с ним, с Аполлодором, Цезарь не гневается, ему по-настоящему жаль сицилийца.

– Была, – она пытается улыбнуться.

– Ты решила заплатить за военную помощь своей девственностью? – он спрашивает напрямую. Он хочет знать правду. Он действительно хочет знать правду?!

– Я не легла бы с тобой в постель, если бы ты не понравился мне.

Лжет, конечно, но почему-то очень хочется верить в то, что это – правда. Сдаешь ты, божественный Юлий, сдаешь и стареешь. Становишься сентиментальным. А это – первый шаг к гибели. С другой стороны, ты становишься… менее – божеством, и более – человеком? Впрочем, это тоже шаг к гибели.

Он протягивает руку и гладит молодую женщину по волосам.

– Спи, маленькая Клеопатра. Завтра мы все обсудим с тобой.

– А… – она хочет спросить, почему он не довел дело до конца, и не знает, как задать этот вопрос.

– Когда боль немного спадет и твоя… рана подживет, мы продолжим. Если ты захочешь, – он удивляется сам себе, но все же произносит эти слова.

Пушистая голова снова утыкается ему в плечо.

– Захочу, – еле слышно шепчет она и затихает. Цезарь осторожно гладит черные густые волосы и незаметно засыпает сам.

Он давно не спал ни с кем в одной постели. Посещал любовниц и спешил покинуть их, получив то, за чем пришел; к нему приводили рабынь или шлюх, и они уходили, удовлетворив его.

Даже редкие минуты близости с женой оканчивались тем, что они расходились по своим покоям. Он не любил, когда кто-то сопел рядом. Ему мешало чужое тело в его – только его! – постели. Ему требовался полноценный отдых; он спал недолго, но хотел за эти короткие часы отдохнуть полностью. И вот сейчас эта девочка, совершенно незнакомая, такая перепуганная, но решительная, спала рядом и совершенно не мешала ему. Мало того, почти впервые в жизни он чувствовал, что так и должно быть: рядом должно спать живое существо и доверчиво сопеть в плечо.

Клеопатра открыла глаза. Чужие стены. Чужое ложе. Чужой мужчина рядом – мускулистая спина, страшный шрам под лопаткой. Кто-то ударил в спину…

Она осторожно протянула руку и коснулась шрама кончиками пальцев. Юлий беспокойно пошевелился, но не проснулся.

Нянька, отговаривая девушку от принятого решения, долго и красочно рассказывала, как ведут себя мужчины в постели. Из ее рассказа выходило, что все они – похотливые скоты, которых только и интересует, что собственное удовольствие. Что им все равно, что женщине больно. Что из-за этого многие женщины и не способны потом испытывать от «любви» никакого удовольствия, и просто смиряются со своей обязанностью удовлетворять мужчину – такой же обязанностью, как стирка одежды и приготовление пищи.

Она думала отговорить свою девочку от необдуманного, на ее взгляд, шага, а сама только подтолкнула к нему. Если рано или поздно ей все равно придется пережить «весь этот кошмар», то почему хотя бы не получить что-то взамен?

Юлий повел себя совсем не так, как рассказывала нянька. Поняв, что она девственница, он просто прекратил… все действия. Ей было больно, но совсем не так, как можно было предположить из нянькиного рассказа. Больно – но и не только…

Она вспомнила о его поцелуях и почувствовала, как кровь прилила к щекам. Целоваться было… приятно и волнующе.

Она приподнялась на локте и стала разглядывать спящего рядом мужчину.

Когда-то, несколько лет назад, она уже видела его. Тогда он не оставил о себе сколько-нибудь значимого впечатления: ну, взрослый дядечка, чуть постарше отца. Ну, голос у него совсем другой – у отца высокий, звонкий, молодой, а у этого – пониже и очень властный. Вот и все впечатления.