Ночи с бессмертным

Эбигейл удивленно взглянула на него, в ответ на проявление привязанности. Она полагала, что не должна удивляться. Он держал ее за руку, когда они шли прошлой ночью, и сделал гораздо больше, потом на песке, но это было вчера. Сегодня же…

Томаззо отпустил ее руку, как будто ее прикосновение обожгло его, и Эбигейл пришлось подавить вздох, когда она закончила мысль: «сегодня Томаззо, казалось, старался изо всех сил избегать любого контакта с ней». По крайней мере, после того, как она ушла искать свое уединенное место. Когда она впервые проснулась, он помог ей подняться, подтянул джинсы и даже застегнул их, но это был последний раз, когда он прикасался к ней.

Эбигейл вернулась из своей короткой прогулки в джунгли, чтобы найти его плавающим, и решила, что это хорошая идея. Но в тот момент, когда она разделась до лифчика и трусиков и пошла в воду, он вышел и сказал, что пойдет искать кусок дерева, который можно использовать как копье. И это был тот самый человек, который вчера отчитывал ее за то, что она плавает одна? Внезапно, ее плавание в одиночку стало, по-видимому, в порядке вещей.

Эбигейл быстро закончила купание и вышла из воды, намереваясь дать лифчику и трусикам высохнуть, прежде чем снова натянуть джинсы и майку. Высушить мокрую одежду тоже казалось хорошей идеей, но Томаззо настоял, чтобы она немедленно оделась. Одежда высохнет на ней, сказал он, и лучше быть готовым ко всему. Поэтому она быстро натянула мокрую одежду.

Вместо копья Томаззо вернулся из джунглей с полудюжиной кокосовых орехов. Она полагала, что он не смог найти ничего, что можно было бы использовать в качестве копья. На завтрак им пришлось довольствоваться кокосовыми орехами. Она не возражала. Рыба тоже была бы хороша, но ей нравился кокос. Кроме того, когда вы голодны и испытываете жажду, кокосовая вода и кокосовая мякоть подобны манне. Однако Томаззо уговорил ее поесть побыстрее, чтобы они могли отправиться в путь. Эбигейл была немного удивлена этим, так как раньше он думал, что путешествовать ночью было лучше, чем днем, но она ничего не сказала, просто выпила, быстро поела и встала, чтобы присоединиться к нему, когда он сказал, что пора уходить.

Теперь они шли по краю джунглей, пробираясь по песку, но в тени, и все это время разговаривали. По правде говоря, Томаззо задавал короткие вопросы, а Эбигейл отвечала, рассказывая ему о своей жизни. Он вообще почти не разговаривал. Он слушал, мрачный и бледный, и она начала волноваться, что он мог подхватить что-то серьезное.

— Твой отец? — внезапно спросил Томаззо.

Эбигейл посмотрела в его сторону, снова отметив, что его кожа была очень, очень бледной, и напряженное выражение его лица усилилось. «Похоже, ему больно», — подумала она, нахмурившись.

— Ты никогда не упоминала о нем, — добавил Томаззо, когда она не сразу ответила на его вопрос.

— О. Он не был частью моей жизни, — пробормотала Эбигейл, затем спросила с беспокойством: — С тобой все в порядке?

— Прекрасно, — коротко ответил Томаззо. — Почему он не был частью твоей жизни?

Она заколебалась, уверенная, что это новое раздражение — признак того, что с Томаззо не все в порядке, но, в конце концов, объяснила: — Он был маминым школьным возлюбленным, который обрюхатил ее, а потом захотел, чтобы она сделала аборт. Мама отказалась. Она хотела меня, поэтому он бросил ее, уехал в колледж, а затем переехал в Калифорнию, и больше его никто не видел и не слышал.

— Никогда? — спросил он, потрясенный этой мыслью.

Эбигейл заколебалась, но потом призналась. — Я получила от него открытку, когда умерла мама. Его семья в нашем родном городе услышала о ее смерти и сообщила ему эту новость. Очевидно, они также сказали ему, что я учусь в медицинской школе, что было ошибкой, так как я больше не училась там, — горько сказала она, а затем добавила: — Он хотел приехать на ее похороны и встретиться со мной.

— И что? — спросил Томаззо.

— И я сказала ему, что ему здесь не рады, — призналась она. Поджав губы, Эбигейл объяснила: — Для меня он просто незнакомец, донор спермы для моего существования. Он никогда не был частью моей жизни, и я не заинтересована в нем. Кроме того, — добавила она с гримасой, — мама перевернулась бы в могиле при мысли о том, что он придет на ее похороны после того, как игнорировал нас все эти годы. Она никогда не говорила этого, но я знаю, что растить меня самостоятельно без эмоциональной или денежной помощи было трудно.

Пожав плечами, Эбигейл добавила: — Он просто не заслуживал быть там, и ее похороны были и так достаточно тяжелыми для меня. Я не хотела иметь дело еще с ним вдобавок ко всему прочему.

— Могу себе представить, — тихо сказал Томаззо.

Эбигейл замолчала, удивляясь, почему она рассказала Томаззо то, что никому не рассказывала раньше. Даже Джет не знал, что отец связывался с ней, а она обычно рассказывала ему все в своих письмах. Но об этом она умолчала. «Странно», — подумала она, а потом решила сменить тему и, взглянув на него, спросила: — У тебя сильный акцент, ты, очевидно, вырос в Италии. Сколько тебе было лет, когда ты переехал в Америку?