Ночи с Камелией

Закончен бал, погасли свечи – это про них. Он привык к другой жене, перемены вызывают в нем агрессивность, тем самым его отдаляя. Да нет, София давно отдалилась. Раньше Борька был доволен, София бесилась, теперь он бесится, а она абсолютно равнодушна к его неврастеническим выпадам. Главное, компромисса не предвидится, дело уже не в Борьке, а в ней. Но пора переключиться, этого пока не удавалось. Тревожная ночь. Тревожно бушует ветер на улице. Как там Артем, который ловит на себя убийцу? Только не думать о плохом!

– Все будет хорошо, – дала установку София и…

Застучала по клавиатуре

«– По какому праву? – вздернула подбородок Оболенцева.

Про себя Виссарион Фомич отметил: белокожа, черноока, стройна, своенравна – в общем, при ней все, что требуется для успеха у мужчин. Особенно бросилась ему в глаза дерзость, с какой она встретила полицию, и – ни малейшего страха. Второе немаловажное обстоятельство заметил он, когда вошел: на видном месте красовались шляпные коробки и две дорожные сумки.

– Мы не станем производить обыск, сударыня, – официальным тоном начал Зыбин, – коль вы скажете, кто девица, у которой имеется красная юбка, синий жакет с опушкой и черная шляпа с перьями.

– Я такой вульгарный наряд ни на ком не видела, – ответила хозяйка.

– Однако, сударыня, женщина в вульгарном наряде живет у вас, она совершила преступление. Распорядитесь, чтобы позвали всех женщин, которые живут и работают в вашем доме.

– Вы об этом пожалеете, – пригрозила Надин, но приказ выполнила.

В гостиной выстроились в нестройный ряд чуть более дюжины женщин, Зыбин прошелся, осматривая каждую, некоторым бросал:

– Свободны-с… И вы… Вы также…

Отпустил женщин в возрасте и двух старух, эти никак не подходили на роль неповторимой искусительницы. Впрочем, остальные тоже, но Виссарион Фомич оставил семерых девушек, которым задал вопрос, у кого из них есть такой-то наряд. Девицы, как и предполагалось, хлопали глазами и пожимали плечами, тогда он вкрадчивым тоном спросил:

– А кто из вас видал сей наряд здесь, в доме? Прошу, голубушки, глядеть мне в глаза и отвечать правду.

О, полиция – звучит страшно, особенно это слово производит впечатление на молодых девушек и женщин, поэтому они и стояли, потупившись, сжавшись, замерев. От Виссариона Фомича не ускользнуло, что все подняли глазенки на него, правда, со страхом, а одна так и не посмела, зато заметно покраснела.

– Стало быть, никто не видал, – понял он молчание. – В таком случае проводите полицейских в ваши комнаты, голубушки.

– Не все слуги живут у меня в доме, – уточнила Надин.

– А мы заглянем и на дом к тем, кто не живет у вас, – нашелся он, затем подошел к креслу и взглянул на Оболенцеву. – Разрешите старику присесть, сударыня?

– Хм! Садитесь, – фыркнула она.

Полицейские производили обыск, Надин сидела на диване, а Виссарион Фомич разглядывал богатый дом, заодно вскользь поинтересовался:

– Вы куда-то собрались, сударыня?

– С чего вы решили?

– Да вон дорожные сумки и коробки.

– Да, собралась, – надменно вымолвила Надин. – В Париж, уважаемый. Или нельзя?

– Отчего же? Должно быть, в Париже хорошо, развлечений уйма, всякие там кафешантаны…

– Вы что же, бывали в Париже? – В ее голосе послышалась насмешка.

– Не доводилось. Любезная, поди сюда… – подозвал он пробегавшую девчонку, та, опасливо озираясь на хозяйку, подошла к нему. – А что, милая, мусор у вас случается?

– А то как же, – отчего-то испуганно ответила она.

– Покажи вон тому полицейскому, – он указал на каменное изваяние у дверей, – где вы мусор держите. Он поглядит, что выбрасываете.

– Так на заднем дворе-с, – ответила девушка.

– А ты покажи ему.

И устремил добрейшие глаза на хозяйку. Та – ничего, выдержала с завидным самообладанием, тем не менее личико ее стало несколько скованным. Значит, угадал. Мусорщики приезжали раз в неделю, в исключительных случаях их вызывали дополнительно, следовательно, если одежду Камелии выбросили, то она должна быть там. Через полчаса полицейский принес объемистый узел из старой цветастой шали, а в том узле…

Виссарион Фомич прекратил обыск, созвал всех слуг – мужчин и женщин, приподнял красную юбку и спросил:

– Кому принадлежит сия одежда? – Молчание. Зыбин щупал ткани, рассматривал внимательно, казалось, его нисколько не заботило, что никто и звука не издал. – А ткань-то дорогая-с. И перья на шляпе… Насколько могу судить, перья страуса, не так ли? – адресовал он вопрос Надин, та и бровью не повела. – Весьма дорогие перья. Так-с… – Он удивленно окинул взором толпу человек в двадцать, которая служила всего одной женщине. – Отчего молчите?.. Ага, понятненько, не знаете, кому принадлежит одежка. Можете быть свободны-с.

Остались только полицейские и Надин.

– Не соблаговолите ли объяснить, сударыня, откуда на вашем заднем дворе в мусорных ящиках взялась главная улика?

– Не соблаговолю, потому что не знаю.

– Хм, – хмыкнул он. – Однако сей наряд, да и саму шляпу, даже без перьев, не купит простая служанка, больно дорогое удовольствие.

– Вы намекаете, что это безобразие принадлежит мне?

– Именно, сударыня.

– Да как вы смеете…