Ночи северного мая

Мальчик быстро натянул трусы и майку, заношенные почти до прозрачного состояния. С одеждой в детдоме тоже было плохо. Дети-побегушники тащили всё, что попадалось под руку. Перед побегом они натягивали на себя не только свою одежду, но и то, что принадлежало другим детям. По дороге часть одежды уходила на продажу или товарно-денежный обмен с местным населением, а часть быстро снашивалась. Круговорот казённой одежды приводил к тому, что оставшиеся в детдоме дети ходили в рванье и обносках, пока им не выдавали всё новое. Серёжа поискал глазами ботинки. Увидев, поморщился. Ботинки давно просили каши. Они тоже плакали от нужды. В горле мальчика ходуном заходил горький ком. Серёжа попытался проглотить его, но закашлялся.

– Ты куришь, маленький мой? – воскликнула Дора Клементьевна. Широко расставив руки, она бросилась к Серёже. Мальчик отпрянул от неё. Дора Клементьевна Саркисян вызывала у него чувство брезгливости. Она казалась ему самой страшной женщиной на свете. Дора Клементьевна, несмотря на сопротивление, крепко прижала к себе худенькое тельце мальчика.

– Нет, не курю, – фыркнул от отвращения Серёжа, вырываясь из объятий ненавистной женщины. Он совсем не курил. Хотя мальчишки в детдоме начинали курить с пяти лет. Серёжу раздражал табачный дым, он не мог находиться в помещении, где только что покурили. Ещё он не переносил чужие запахи, а Дора Клементьевна, по его мнению, пахла просто ужасно. Серёжа морщился и думал, что для доктора это плохо. Почему-то он вообразил, что от доктора несёт заразой. Врач не может быть разносчиком инфекции, а Дора Клементьевна просто напичкана глистами и стрептококками, – глотая слёзы, думал мальчик. Про последних Сережа ничего не знал, но ему нравилось необычное определение. Стрептококк. Звучит как выстрел. Мальчик представлял, что стрептококк похож на поганый гриб. Это название очень подходило Доре Клементьевне Саркисян.

Обладая звучной национальной фамилией, Дора Клементьевна тем не менее от армянства открещивалась, но и русской себя не признавала. Национальное раздвоение позволяло ей быть смелой и радикальной в суждениях и поступках. Она говорила обо всём смело и открыто. В детдоме её побаивались. Начальство в областном центре догадывалось об эксцентричности доктора Саркисян, но делало вид, что ничего не замечает. По лечебной части Обский детдом числился на хорошем счету. Эпидемий в данном детском учреждении давно не было, а во второй четверти окончательно покончили с чесоткой. Доктор Саркисян всегда вовремя сдавала все отчёты, а есть там чесотка, нет чесотки, уже не важно. Зато в отчётах всё подчищено. Субсидиями детдом не обижали.

Дважды в месяц из областного центра сотрудникам привозили зарплату. Тогда в доме, стоявшем на высоком яру, начиналось настоящее веселье. В эти дни хозобслуга гуляла в подсобке, а педагоги разбредались по классам. В небольшом учреждении строго соблюдались кастовые различия. Себя Дора Клементьевна относила к высшей категории учреждения, зная, что и директор, и воспитатели полностью зависят от неё. Стоит указать в отчёте, что в детском учреждении завелись вши или которую неделю налицо вспышка скарлатины, на детдом тут же обрушатся все кары областного и районного отделов народного образования. Съедутся все, кому надо и кому не надо. После комиссии детдом закроют, а детей, как водится, развезут по другим детдомам. Обслуга и педагоги останутся без работы, а в глухом сибирском посёлке другой работы нет.

Дора Клементьевна сидела в медпункте в ожидании сладкой минуты, когда на пороге появится сам директор и напевным голосом позовёт отпраздновать вместе с ним получение зарплаты, ведь аванс и получка были настоящими праздниками для работников детдома. А ещё Дора Клементьевна знала, что директор на дух её не переносит, не приемлет как явление, но вынужден мириться, так как именно от неё зависит благополучие его семьи. И от того, что перед ней будет ковриком стелиться красивый мужчина, который ни за что не стал бы с ней разговаривать, встреться они в другом месте, у Доры Клементьевны щемило в левой стороне груди. Именно в том месте, где билось доброе и любвеобильное сердце доктора Саркисян.

– Дора Клементьевна, можно я пойду? – спросил осмелевший Серёжа. Мальчик заметил, что доктор замечталась, а заплывшие щёлочки глаз будто подёрнулись липким сиропом.

– Подожди, Серёженька, не уходи! – вскинулась Дора Клементьевна и часто-часто задышала. Доктор Саркисян страдала невыносимой одышкой. По её хриплому дыханию весь детдом знал, что по коридору передвигается Дора Клементьевна.