Ночи темной луны

— Стою в ситцевом платьице в горошек, в руках держу куклу, — фантазирую я, и вдруг яркие воспоминания захлестывают меня: я стою в ситцевом платье в горошек и держу куклу…

— Молодец, милая. Не останавливайся, расскажи все по порядку. Кто рядом с тобой находится, что делаешь? Погрузись в свои воспоминания и отдайся их течению. Главное, не забывай наш с тобой основной уговор-закон — быть предельно откровенной. Все твои воспоминания, ассоциации должны покинуть укромные уголки памяти и обрести плоть слова, — теплый голос пушисто мягок, плавно колышет, и глаза сами собой закрываются.

Я четко вижу себя в простеньком платьице, с ободранными коленками, держащую в руках наполовину оскальпированную куклу Машу. По моему личику текут слезы: не знаю, что делать. За закрытой дверью ванной истерически-плачущий голос матери. Ее закрыл отец — большая, темная и хмурая фигура, не имеющая лица. В нем всегда чувствуется враждебность, от него исходит угроза, его голос резок и напоминает рычание, нет, лай обозленной собаки. Его с нами нет, он закрыл маму и ушел. Пытаюсь дотянуться до шпингалета, чтобы открыть дверь, но мои ручки только скользят по ней: я слишком мала ростом. Бессилие перед страшным злом, удерживающим маму в темноте ванной, вызывает поток слез. Я в них тону и уже не различаю слов, доносящихся из-за двери.

Следующая картина воспоминания — я гораздо старше. Вместе с братиком стоим на коленях и молимся, чтобы у нас не было отца, чтобы его забрало к себе небо!

Разве об этом я могу рассказать незнакомому человеку, даже если он врач?

— Милочка, вы можете кого угодно перемолчать. Расслабьтесь, и мы еще раз попробуем.

Все его последующие усилия были напрасны, вновь у него со мной ничего не вышло. Я продолжала молчать, как партизанка на допросе, и он, чтобы активизировать мою память, предложил подвергнуть меня гипнотической гипермезии — это так называемое «сверхзапоминание».

Он хочет попытаться меня разговорить под гипнозом. Смешно морщит лицо, показывая, что прибегает к этому лишь в крайних случаях. Рассказывает, что это не совсем правильно, так как такая методика может снимать торможение в мозгу, а может его вызывать. Я не вникаю в его пояснения. Мне страшно неудобно перед ним, и я соглашаюсь. Ненавижу ставить людей в неловкое положение, ибо сама от этого часто страдаю.

Яркое щедрое солнце обжигает лучами даже сквозь одежду. Тень от деревьев не спасает от зноя, а лишь создает иллюзию прохлады. Раскаленный асфальт, насытив свинцовой тяжестью воздух, высосал из меня всю энергию сегодняшнего дня. Иду по улице в полусонном, почти полуобморочном состоянии. Скорее домой, в прохладу кирпичного здания, под освежающие струи душа! Два года, как мама получила инвалидность по болезни, и полгода, как перестала выходить на улицу. Да и по квартире она передвигается только с моей помощью. Год назад Марик, мой друг детства и сосед по площадке, предложил мне уехать с ним в Германию. Он не предлагал выйти замуж — это как бы само собой разумелось при выезде за границу.

— Ты поедешь со мной? — спросил Марик, прервав мою рассеянную сосредоточенность, глядя, по своему обыкновению, в сторону через толстые линзы очков.