Ночи Виллджамура

По дороге домой он заметил, что за ним кто-то идет, – чьи-то тяжелые шаги все время звучали у него за спиной, но ничего страшного не случилось. Войдя в дом и оглядевшись, он заметил, какой у него беспорядок, и решил прибраться. После он сидел голый на своей кровати, рядом с горящей печью, опустив голову на руки, не двигая хвостом, а его новая дорогая мантия, аккуратно сложенная, висела на стуле в углу. Вспоминая события прошедшего вечера, он чувствовал боль в груди. Все вроде бы прошло гладко, но он не хотел чрезмерно предаваться надеждам. Ничто не приводит к таким тяжелым разочарованиям, как избыток оптимизма.

Интересно, как Туе удалось изменить его взгляд на брак, на всю его жизнь? Она с такой изумительной точностью указала ему на все его ошибки, она единственная дала ему понять, что по-настоящему важно в жизни. Без Марисы в его жизни было бы так… пусто. Эту пустоту он и пытался заполнить работой, чтобы убежать от мыслей о том, как все стало плохо.

Он лег и начал погружаться в сон.

Его разбудил звук шагов, чьи-то каблуки цокали по каменной мостовой под его окнами. Его сердце пропустило удар, когда входная дверь его дома открылась и снова закрылась. Он резко повернулся в кровати, потер глаза, уставился на часы. И понял, что проспал только половину колокола. Шаги были уже на лестнице, кто-то подошел к двери спальни. Притворяясь спящим, одним глазом он следил за тем, как открывается дверь.

Кто-то подошел к его кровати, остановился.

–  Ну ты и инквизитор! – усмехнулась Мариса. – А если бы я была вором?

«Все, что у меня есть, и так твое», – подумал он, но вслух ничего не сказал. Она сбросила туфли, выскользнула из платья, опустилась на постель. Они поцеловались, он был с ней нежен, и, когда они занимались любовью, она тихонько покусывала его грудь и изгибала спину, точно лук.

«Сегодня и всю мою оставшуюся жизнь я буду делать все ради нее одной», – пообещал он себе.

Напротив дома Джерида стоял помощник Трист; прислонившись спиной к стене, он наблюдал за игрой света и теней на мостовой. Он прокрался сюда задворками, умело прячась от любого взгляда, скользя сквозь потоки теней, составлявших ночное движение Виллджамура, мимо ночных торговцев с их скользкими и странными магическими гибридами животных, наполнявшими эти часы мрачной экзотикой.

И вот теперь ночной ветерок то и дело доносил до него нежные стоны Марисы.

В руке он держал свиное сердце. Кровь затекла ему в рукав до самого локтя, пока он медленно повторял овинистскую мантру, поток путаного шепота срывался с его губ.

«Я проклинаю этого человека, – думал он. – За то, что он не выдвигает меня на должность, которой я заслуживаю, и за то, что он не расследует смерть брата Гхуды, а забавляется со своей женой.

А сам притворяется моим другом».

Выйдя из полутранса, Трист очнулся и снова стал отдавать себе отчет в том, что происходит вокруг. Как он очутился здесь, у этого дома, ночью, исполненный злобы и ненависти?

Пока он раздумывал об этом, на него нахлынули воспоминания о юности, о том времени, когда лето казалось бесконечным. Домик к югу от города, где жили его родители. Его отец, бородатый здоровяк, который пил и бил его и мать, был жрецом Бора. Сама мать, маленькая, хрупкая и красивая, ничем не заслужившая того ада, что устраивал, возвращаясь домой, отец. Трист любил мать и всеми силами своей души хотел ее защитить.

Но для его отца она не значила ничего, ему все на свете заменил Бор, невидимый бог, и, может быть, поэтому Трист стал овинистом.

Оттого, что он хорошо успевал в школе, мать настояла, чтобы он учился как можно дольше, несмотря на все усиливающиеся пьянство и буйство отца. Она научила его не останавливаться на достигнутом, стремиться вперед, не обращая внимания на обстоятельства, не позволять им брать верх над собой. Возможно, ее слова отчасти отражали ее собственные страхи. Ее смерть от какой-то неведомой болезни подорвала его оптимизм. Как ни странно, ее смерть сломала и его отца, чего Трист совсем не ожидал. Вот почему теперь, когда все его надежды на карьеру инквизитора рухнули, Трист вспоминал те дни, снова и снова переживая чувство беспомощности.

Его мать говорила ему, что он умен и достигнет всего, чего захочет, и вот теперь у него на дороге встал Джерид.

Трист вытащил из рукава изукрашенный кинжал. Отрезав ломтик свиного сердца, он положил его в рот в знак преданности новому богу – тому, кто помогает переживать плохие воспоминания.

Но справиться с проблемой Джерида он пока не мог.

И так, продолжая внутренне кипеть, он пошел домой, раздумывая над тем, как бы насолить Джериду.

Глава пятнадцатая

Верэйн поглубже надвинула капюшон фулиджинового плаща, спасаясь от ветра, который шарил по углам и закоулкам Виллджамура, преследуя ее, как беспощадный дух.