Ночи Виллджамура

Она шла, а старики ухмылялись ей из потайных дверей, окликая ее и делая ей унизительные предложения. Иные были до того пьяны, что держались за стены, чтобы не упасть, но даже они просили у нее секса. Ей хотелось вытащить реликвию и кастрировать их всех – хотя бы ради того, чтобы умерить их фантазии. Но она лишь отмахивалась от них коротким мечом, проходя мимо, а голоса продолжали лететь ей вслед, когда она была уже далеко. Кроме грязных старикашек, в переулках никого не было, одни коты, но их компания ей даже нравилась.

Сейчас она чувствовала себя особенно одинокой. Ведь она намеревалась предать любовника.

Именно так расценит ее действия Дартун, можно не сомневаться. Ему безразлично то, что она не бросает его ради другого мужчины. Он и так почти никогда не спит с ней и совсем не покупает ей подарков. А ведь ей нужно так мало, лишь чуть-чуть внимания иногда – разве она о многом просит? Но не по этой причине она собиралась предать его.

Весь год она наблюдала, как все больше затягивает его какой-то проект, иногда до такой степени, что он сутками не общался с остальными. Он как будто ушел внутрь себя, целиком погрузившись в свои планы перешагнуть порог этого мира. Он захотел бросить вызов самой природе вещей, открыв дверь в иную реальность и уйдя туда.

Его амбиции пугали ее.

Человек не может в одиночку принимать такие решения. Надо, по крайней мере, поставить в известность остальных, и раз уж она, его любовница, подозревает, что это аморально, значит ей и следует сделать так, чтобы об этом узнали другие. В конце концов, от этого может зависеть судьба ее дома.

Она страстно любила Виллджамур, любила его древние обветшавшие дома, которые стояли, навалившись друг на друга, словно ища друг у друга поддержки и опоры. Архитектурные стили, местами враждовавшие между собой, воплощали века истории, десятки тысяч непохожих обитателей пересекались каждый день, их жизни складывались в мозаику повседневного существования города. Не имея семьи, которую она могла назвать своей, Верэйн ощущала город как единственную связь с собственным детством, как спасительный якорь, то, к чему всегда можно припасть в поисках утешения. Никто в ордене не любил ее из-за близости к Дартуну. Все, что было у нее в жизни, – это город. Она часто бродила в одиночку по мостам, глядя сверху на сотни горожан, которые бежали по своим делам, погруженные каждый в свои мысли. Нельзя, чтобы что-нибудь угрожало их миру. Осиротевшая в раннем детстве, она долго кочевала из одной чужой семьи в другую, нигде не ощутив себя своей, не испытав ни благодарности за любовь или опеку приемных родителей, ни того, что определяет внутреннюю суть человека. Лишь Виллджамур придал смысл ее существованию. Именно на улицах города, где проходила б'oльшая часть ее жизни, она попала в компанию культистов. Именно в Виллджамуре она узнала разницу между добром и злом. Этот город научил ее тому, как понять, что представляет собой человек независимо от его общественного положения. А еще Виллджамур научил ее главной истине: все люди одинаковы, потому что страдают, болеют и радуются одинаково. В конце концов мы все равны.

Она спрашивала Дартуна, что случится, если через открывшуюся дверь в их мир попадет что-то чужеродное? А он совершенно спокойно ответил, что раз что-нибудь войдет оттуда и заразит острова архипелага, значит так тому и быть. Его жизнь и дальнейшее накопление знаний важнее.

Она долго разрывалась между городом и любовником и в конце концов выбрала Виллджамур. И не потому, что меньше любила мужчину, а потому, что на другую чашу весов ложилось больше, чем счастье одного человека. На ней оказался целый город, нуждавшийся в защите.

Верэйн держала путь к безликому каменному строению, затерянному где-то в стороне от людных улиц. Она постучала в дверь, загремела задвижка. На лице открывшего она увидела вопросительное выражение и продемонстрировала свой орденский медальон. Она надеялась, что изображенного на нем математического символа равенства будет достаточно, чтобы пояснить всю важность ее прихода.

–  Что? – раздался вопрос.

–  Мне нужно видеть Папус, гиджу ордена Даунира. Срочно.

–  Подождите.

Немного погодя дверь распахнулась, и трое в плащах с капюшонами вышли на темную улицу.

–  Мы должны обыскать вас, прежде чем вы войдете, – объяснил один.

Верэйн кивнула и сама протянула ему кинжал. Три пары рук обшарили ее от макушки до пяток, немного оскорбительно тыча ее в разные места, но, убедившись, что на ней нет ни одной реликвии, незнакомцы ввели ее внутрь. В пустой комнате с деревянными панелями ее посадили на табурет; через открытую дверь от висевшего на стене фонаря внутрь падал луч света. Огонь в комнате не горел, и Верэйн видела, как в этом луче проплывают облачка пара от ее дыхания.

Прошло почти полчаса, когда в дверях показался силуэт. Кто-то стоял, молча разглядывая ее, потом раздался незнакомый голос:

–  Зачем ты пришла?

–  Кто спрашивает? – Верэйн встала.