Ночи живых мертвецов

Затем Флит совершил свою вторую ошибку. Он направился к Холлису, чтобы помочь тому подняться – понадеявшись, возможно, что человеческое прикосновение каким-то образом успокоит этого беспокойного призрака. Все происходящее казалось ему каким-то ужасным недоразумением, которое надо исправить.

Суставы Холлиса издали потрескивающий звук, похожий на хруст льда, когда он мертвыми пальцами впился в собственный рот, разрывая сдерживающие его швы и проволоку. Затем он выплюнул комок ватина и тут же отгрыз кусок мяса из бицепса Флита, прямо сквозь ткань его рубашки.

Больше Флиту не довелось совершить каких-либо ошибок. Последнее, что он ощутил перед смертью, было зловоние формальдегида.

Доктор Мэнни Стеклер смотрел, как к нему ползет мертвый ребенок: слепой, хныкающий, с бесцельно чавкающим беззубым ртом и тянущейся за ним пурпурной нитью пуповины. Каким-то образом он смог выбраться из своей банки в отделении патологии; его еще не успели унести в морг, вход в который теперь был забаррикадирован спешно собранной и приспособленной под эти цели больничной мебелью.

Желудок Стеклера, казалось, рухнул прямиком в ад и тут же выскочил обратно. Зрелище вроде этого может заставить тебя кардинально пересмотреть свое место во Вселенной. Либо более пристально оценить преимущества быстрого и легкого самоубийства.

Неизбежно его посетила мысль о том, что все происходящее напоминает бойню Кендрика. Обычно самый спокойный этаж клиники, морг превратился одновременно в ванную комнату, кровоточащую яму и хранилище удобрений, когда эти гротескные, бездумные и голодные создания расчленили и сожрали по крайней мере трех сотрудников клиники. Те, кто остался снаружи, могли теперь распознать их исключительно по оставшимся нетронутыми головам. Можно ли считать каннибализмом ситуацию, когда мертвый с точки зрения медицины труп оживает и начинает лакомиться тобой по кусочкам?

Он и так достаточно насмотрелся, прежде чем приказать запереть морг. Это была безумная резня, кровавая баня из оторванных конечностей и вывалившихся внутренностей, рвущихся, словно резиновые жгуты, сухожилий, и заляпавшего пол человеческого жира. Мертвые воскресли, чтобы пожирать живых, которые станут мертвыми, чтобы, в свою очередь…

Теперь к нему ползло живое воплощение того самого отвращения, которое он чувствовал еще в бытность студентом-медиком, будущим целителем. Его уже тогда отталкивал живой розовый анимализм младенцев. Они вызывали у него спазмы в желудке и ненависть, поэтому он отринул их вместе с идеями о человеческом сострадании и единении видов. Доктора не должны испытывать неприязни к детям, особенно в такой стране, как Америка, где материнство было несправедливо возведено в статус божественности. Поэтому он с облегчением уступил возможность проводить подпольные аборты более молодому и идеалистичному доктору Фелисии Рейн, которая с радостью принимала на себя удар всякий раз, когда среди населения Уильямсона находились женщины, не согласные радостно взвалить на себя роль племенной кобылы. Сдержанно и осторожно, несмотря на то, что воинствующая феминистка внутри нее жаждала проявить себя, Фелисия откалибровала свою собственную совесть так, чтобы не перевести политическую проблему в аспект моральной.

Стеклер находился в коридоре один: все остальные убежали, поскольку он был здесь главным, и никто так и не смог выдвинуть вразумительную теорию о причинах и сути происходящего.

То, что он привык жить со своей фобией (фактически, поднявшись над ней), не означает, что столь глубоко укоренившийся в нем страх, дремавший все это время в спячке, не разгорится снова, получив подходящее топливо, которое и раньше питало его.

Ползущее по коридору создание, эта бледная, мокрая личинка, явно не дышало, но при этом хрипело, с каждым своим движением издавая сдавленные звуки. Стеклер возненавидел его в одно мгновение. Он хотел было его сжечь – инстинктивный позыв, извергнувшийся из более глубокой, первобытной бездны, чем вся эта напускная шелуха в духе «какие эти детишки очаровательные!», эта успокаивающая ложь, с помощью которой так легко черное сделать белым.

Это тварь не являлась мертворожденной дочерью Долорес Уитакер. Не являлась.

Стеклер схватил ее за горло. Она билась в его руке, словно гремучая змея. Поскольку у него были подходящие ключи, он бросил ее в шахту лифта, прежде чем его сотрудники могли это увидеть. Когда она упала на дно, он услышал звук удара, как от лопнувшей зрелой личинки.

А затем он услышал, как там, внизу, она снова зашевелилась.

В это время на противоположной стороне баррикад воскресла Кейси Филдс.

Ее любовник, Кайл Фредерикс, тоже восстал из мертвых. И вместе с ними ожил Ленни Рана – во всяком случае, его половина. Кейси все еще ощущала внутри себя некое «возбуждение», но не могла определить, на что направлен этот новый для нее голод, гораздо более всеобъемлющий, чем сексуальное желание.