Ночью все волки серы

— Ты нам вообще больше не понадобишься. А ты что, за границу уезжаешь?

— Нет, просто завтра я буду занят. По другому делу, — честно говоря, дело было то же самое, но больше касалось 53-го. Завтра было первое сентября — единственный день в году, который Хагбарт Хелле проводил в Бергене. И это событие я не мог пропустить.

— Послушай, Веум, занимайся чем хочешь, только не лезь в мой огород. Если ты мне понадобишься, я сам тебя найду. Или давай встретимся в зале суда? Только на разных скамьях. Догадайся сам, на какой скамье окажешься ты. Желаю творческих успехов. Так каким делом ты будешь завтра заниматься? Сорок седьмого года? — Он заржал так, что чуть не проглотил окурок. Педер Исаксен уныло поддержал его.

Значит, я и на этот раз опоздал. Второй раз за такое короткое время меня опередили. И опять хромой. К этому обстоятельству я не мог относиться так спокойно, как Муус. Но теперь, как никогда, я был уверен, что в этой истории встретится еще не один труп. Но раскапывать эти трупы будет все сложнее.

Я вернулся домой, приготовил обед и долго сидел над книгой. Но читать мне не хотелось. Да и было над чем подумать.

Мой дом казался мне пустым и мертвым. Таким мертвым и пустым может быть только дом, где когда-то жила женщина, которую ты очень любил.

Когда первый утренний самолет из Копенгагена приземлился в аэропорту Флесландн пассажиры направились в зал прибытия, я подошел к стойке с надписью «Информация» и спросил:

— Простите, вы не могли бы обратиться к пассажирам и пригласить сюда Хагбарта Хелле?

Если молодой человек не в состоянии похвалиться буйной растительностью на лице, то он непременно стремится обзавестись пушком над верхней губой — сомнительным доказательством его половой зрелости. Юноша за стойкой был как раз из таких, но даже он прожил достаточно на свете, чтобы неоднократно слышать подобные просьбы. Он смерил взглядом меня всего — от взъерошенных с утра волос до нечищеных ботинок и спросил:

— Вы из прессы?

Я не ответил, всем своим видом давая понять, что жду ответа, а не новых вопросов.

— Как бы там ни было, — продолжая он, — усмехаясь, — теперь это не имеет никакого значения. Хагбарт Хелле приземлился на своем личном самолете около часа назад и уже давно покинул аэропорт. — Улыбка мелькнула и исчезла, как акулий плавник на общественном пляже.

— Много шума из ничего, — пробормотал я и отвернулся, только бы он не догадался, в каком дурацком положении я оказался. А усики ничего, симпатичные, неплохо бы и мне такими обзавестись.

В кафетерии я выпил чашку кофе, дожидаясь часа, когда люди придут на работу и развернут первые утренние газеты. Деловые мужчины с черными «дипломатами» потянулись вереницей к первому самолету на Осло. Было тепло, свои светлые плащи они несли в руках. Домой они вернутся вечерним рейсом, так что брать с собой секретарш не было никакого резона.

В девять утра я позвонил на трикотажную фабрику, принадлежавшую брату Хагбарта Хелле, и спросил управляющего Хеллебюста. Мелодичный женский голос ответил, что застать управляющего сегодня, к сожалению, не удастся и что по всем вопросам я могу обращаться к главному экономисту. Мне было очень интересно, где находится управляющий, но мне удалось выпытать только, что «он очень занят в другом месте».

Возвращаясь в город, я любовался высоким и бескрайним небом. Равнинный ландшафт Фаны раскинулся как зеленое лоскутное одеяло, на горизонте синели горы, окружавшие Берген. С каждым километром они приближались. В ущельях стелился низкий туман, цепляясь за верхушки раскидистых крон. Примерно туда мне и надо было попасть.

«Рай» — так с присущей богачам скромностью назвали они этот район, расположенный недалеко от центра Бергена. Название это не лишено оснований. Этот район действительно красив, даже по меркам нашего города утопал в зелени, здесь расположились богатые виллы, переходящие но наследству от поколения к поколению. Многие улицы носят имена судовладельцев.

В тихом закоулке центральной части этого района жил родной брат Хагбарта Хелле. Я припарковал мой старенький серый «моррис» на теневой стороне улицы, и он почти слился с темной зеленью деревьев. Алые капли первых осенних барбарисов уже повисли в безлюдных садах, а темно-красные ветви буков на фоне синего сентябрьского неба почудились мне роковым предзнаменованием, как в древнегреческой трагедии.

Я вышел из машины и немного прошелся по улице.

Въезд на виллу Хеллебюста преграждали черные кованые ворота. Я заметил, что покрытая щебнем дорога дальше раздваивается, направо — к крашеному белому гаражу с двойной черной дверью, налево — мимо ветвистых яблонь и роскошных рододендронов к массивному дому, тоже белому, под блестящей темной черепицей. И дом можно было попасть со стороны широкой террасы, совершенно пустой. Сквош, распахнутые двери слышались голоса и позвякивание столовых приборов. В этом доме даже за завтраком пользовались разными ножичками, вилочками…