Ночная Фурия: первый акт

Он захватывает мою шею, и я начинаю хрипеть. Давление на горло становится невыносимым. Отец Роберт делает это специально. У меня проблемы с людьми, которые касаются моей шеи. Он знает это. Я понимаю, что он делает: он вынуждает меня бороться.

Его уговоры срабатывают.

Мой гнев разрастается, медленно обжигая желудок, иссушая мои внутренности, я стала той, кем он хочет, чтобы я была. Рычание вырывается из моего горла.

Отец Роберт жестоко смеется:

— Вот так, Кэт. Разозлись, — я поднимаю колено и ударяю пяткой по его ноге так сильно, как могу.

Он ворчит:

— Черт, — его руки ослабевают на секунду, прежде чем он восстанавливает дыхание. — Хорошо.

Гнев кипит в моих венах. Я не хочу причинить ему боль. Я хочу убить его.

Обнажая зубы, я рычу в ответ. Мой локоть врезается ему в ребра. Он не показывает, что ему больно, только воздух со свистом вырывается из него. Мой гнев продолжает расти, перетекая в ярость. Тело сражается, голова мечется из стороны в сторону, я издаю животный рев.

А он смеется. Смеется надо мной.

Я взбешена. Мой гнев настолько силен, что тело дрожит. Внезапно, я хочу зареветь, чувствуя себя беспомощной, как торнадо, который заперли в маленькой коробочке. Он хватает меня за волосы, и я визжу, когда он сильно дергает за мой хвостик, губы задевают мое ухо:

— Используй то, что имеешь.

Мой мозг проясняется перед тем, как я открываю рот и кусаю руку, которая держит меня за шею, впиваясь зубами достаточно сильно, чтобы прокусить кожу.

Отец Роберт орет так громко, как может. Я чувствую его кровь во рту, и вместо того, чтобы испытывать тошноту, это питает меня, как бензин, вылитый в огонь. Удовольствие курсирует по моим пульсирующим венам.

Больше не смеетесь, да, отец?

Я ухмыляюсь и облизываю губы, наслаждаясь металлическим вкусом маленькой победы.

Учитывая, что отец Роберт ростом около 192 см и содержит в себе примерно 105 кг мышц, а я только 170 см и весом 63 кг, возможно, победа не такая уж маленькая.

Адреналин во мне начинает утихать, а с ним и гнев. Мое тело становится вялым и с трудом двигается. Отец Роберт чувствует это. Теперь я бесполезна для него. Он отпускает меня, кладет руку мне на голову и игриво отталкивает.

Я падаю на мягкий мат, пыхтя и сопя. Пот капает на пол передо мной. Прищурившись, смотрю на его суровое лицо.

Его некогда черные волосы, теперь с сединой, коротко подстрижены. Широкая грудь и плечи поднимаются с каждым вдохом. Черные тренировочные штаны скрывают длинные крепкие ноги, и он без обуви. Его темно-карие глаза сверлят мои. Если бы он не был священником, то отца Роберта считали бы довольно привлекательным.

Не то, чтобы это не так. Я видела, как женщины смотрят на него. Конечно же, я не рассматривала его с этой стороны. Этот мужчина для меня самый близкий человек, фактически отец. Он скрестил руки на груди, и ворчит:

— Катарина, какого хрена это было?

Угрызения совести пронзают меня, и я опускаю голову.

Он вздыхает:

— Тебе нужно лучше стараться. Сегодняшнее занятие было ужасным. Отвратительным.

Мое дыхание все еще тяжелое, я поднимаюсь на слабые ноги и подхожу, чтобы встать перед ним.

— Мне жаль, Боб. У меня утром был выходной, — большие руки легли мне на плечи.

Он наклоняется, чтобы смотреть мне прямо в глаза:

— Прекрати думать о постороннем, Фурия.

Я киваю.

— Ты убьешь сама себя.

Киваю еще раз.

Он прав, в конце концов.

Его голос становится резким, когда он говорит:

— Если ты убьешь себя, то я найду способ воскресить тебя, чтобы самому прикончить.

Не могу удержаться от усмешки независимо от того, как сильно стараюсь:

— Мы не верим в воскрешение, отец Роберт.

Он закатывает глаза и говорит:

— Очень смешно.

Обнимает меня за плечи и ведет обратно к моей комнате:

— Никаких занятий сегодня вечером, твой мозг перегружен. Выспись, и начнем завтра все сначала, — в его голосе слышно разочарование, и я не могу справиться с расстройством, засевшем во мне.

Соберись, девочка.

Я шепчу:

— Мне очень жаль. Я буду стараться лучше.

Когда мы подходим к двери в мою комнату, он поворачивается ко мне, наклоняется и целует меня в лоб:

— Я это знаю.

Его отеческая улыбка согревает меня. Я улыбаюсь в ответ, хоть и слабо.

— Бог в помощь, Катарина.

— И вам, отец.

Секунду он колеблется в нерешительности. Наконец, берет мою руку и тихо говорит:

— Я позволил тебе быть неподготовленной в прошлый раз. Мы все почти заплатили за твою… Я имею в виду, мою ошибку. Это вновь не произойдет, дитя. Я обещаю.

Мои щеки сильно покраснели. Жар исходит от меня слабыми волнами.

Он должен был вспомнить это, не так ли?

Это не так, будто я не думаю о той ночи каждый день. Это не так, будто с тех пор я не потеряла сон из-за этого. Он, извиняясь, улыбается, а потом оставляет меня размышлять над этим.

И я размышляю.

Глава 2

Воспоминания о той ночи преследовали меня.

Отец Роберт всегда берет вину на себя, но правда в том, что это была моя ошибка. Я знаю это.

Все это знают.

Это всегда будет бельмом у меня на глазу. Я ничего не смогу с этим поделать, только жить дальше.