Ночная Мышь, или Первый полет

Но, удивительное дело, — плакать ей не хотелось.

«Наверное, я больна…» — встревоженно подумала Икка, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения были самые приятные. Сладко и дремотно пахло чабрецом и душицей, мирно гудели толстые шмели, стрекотали кузнечики, проплыло, покачиваясь, облако, похожее на свинью. Как ни странно, эта идиллическая картина не смогла исторгнуть из глаз Печальной Икки ни слезинки. Напротив, она поймала себя на том, что начала напевать бессмысленные, дурашливые куплеты. Что-то вроде:

Солнышко — душистое, облако — пушистое.
Жук вскочил на грядку и пошёл вприсядку.
А кузнечик прыткий заиграл на скрипке,
Бабочка — колдунья, бабушка — шептунья,
Пусть расскажет сказку нашей синеглазке…

Словно Икка была не взрослой романтической коровой, а глупым деревенским телёнком. Стыд и срам. И даже мысль о травке внизу не навевала привычной печали. Напротив, первый раз за эти дни Икка сообразила, что ей, пожалуй, не повредит на время воздержаться от сладкого.

«Моей фигуре, — (а наша корова была очень высокого мнения о своей фигуре) — это безусловно пойдёт на пользу», — подумала Икка и удивилась, отчего такая простая мысль не пришла ей в голову раньше.

Надо же, ни единого повода для слёз!

«Нет, всё-таки я больна…» — решила корова и осторожно коснулась копытом лба, чтобы понять, нет ли у неё температуры. Ведь каждому известно — не бывает всё вокруг хорошо! Но всё вокруг действительно было хорошо.

И только прочувствовав прелесть и уют этого летнего дня, Икка неожиданно осознала, что за всеми слезами, хлопотами и обидами она вот уже целую неделю ни разу не вспомнила о Берёзовом Слоне, не наведалась в берёзовую рощу на рассвете. Это открытие её потрясло. Она повела головой, словно отгоняя наваждение, и огляделась ещё раз. Летний полдень был до краёв полон довольством и счастьем, но чем дольше вглядывалась в него Икка, тем меньше смысла видела в этой беззащитной и беспорядочной красоте.

Первый раз в жизни Печальная Икка была совершенно счастлива и довольна собою и миром. И это довольство неожиданно наполнило её душу такой чёрной тоской, что она, не стесняясь, разревелась во весь голос, точно маленькая девочка, которой забыли рассказать счастливый конец самой страшной сказки. Долгожданные тёплые слёзы покатились по серым бархатным щекам. Икка плакала. Она плакала потому, что всё было хорошо, и потому, что всего хорошего, что было в Нечаянном Лесу, так недостаточно, невозможно мало для того, чтобы хоть на миг забыть о Берёзовом Слоне. А ведь он (Икка знала это совершенно точно!) уже давно тронулся в путь к тем, кто его ждёт. Слёзы бежали ручейками, соединяясь в могучие потоки. Романтическая корова рыдала, зарывшись мордой в траву, о самом невообразимом, и потому самом необходимом. Плакала о чуде, которое могло вернуть значение и смысл и этому облаку, и этим шмелям, и всем тем (а таких в Нечаянном Лесу было немало), кто совершенно точно знал, что ничего невообразимо-прекрасного не существует.

Глава 15, в которой Ночная Мышь узнаёт будущее и горько об этом жалеет

Когда Мышь и Птах добрались до дерева, откуда после обеда собиралась вещать Людмила, под ним толпилось уже немало зверей и птиц. Тут и жёлудю негде было упасть. Не говоря уж о яблоке.

Но что за интерес видеть перед собою множество разноцветных, поросших шерстью и перьями спин — разумеется, наши приятели тут же пробрались в самые первые ряды.

Птах попросту перелетел над головами зрителей и как ни в чём не бывало приземлился на ограду, окружавшую теперь весь пригорок. Мышь быстренько пробралась к своему дружку. Она так мило размахивала своей жёлтой шляпой и лепетала «ой, простите, ой, извините», что даже самые хмурые звери улыбались, пропуская вперёд потешную малышку.

— Однако здесь сыровато, — пожаловалась Ночная Мышь, усаживаясь рядом с Птахом на торчащий из земли корень, похожий на огромную мозолистую лапу. — Я себе все пятки замочила, смотри, — и Мышь с удовольствием продемонстрировала окружающим мокрую розовую пятку. Пятки были главной гордостью маленькой непоседы (разумеется, не считая шляпы). Грязь к ним не липла, и в какие бы передряги ни попадала приёмная дочка Верёвочного Зайца, пяточки у неё всегда были на загляденье — розовые и блестящие, даже если вся она была перемазана с головы до лап.

Но Птах не стал смотреть на предъявленную пятку и грозно зацыкал на свою подружку:

— Тсс… Там… — и махнул крылом в сторону дупла, откуда уже вещала Птица Людмила.

— Ну что, граждане, — зевнула пророчица, убедившись, что никаких важных особ на поляне сегодня нет, — объявляю сеанс открытым… Кто первый?..

— Я! — удивляясь собственной смелости, выпалил Птах.

— Мы, — подтвердила Мышь.

Сзади недовольно зашумели те, кто пришёл на поляну раньше них, Мышь опасливо оглянулась и шепнула им, извиняясь: