Ночная охота

— В принципе я не возражаю, — разъяснил свою позицию Конявичус, — но не в момент проведения ответственной военной операции. Всякая работа должна быть сделана как можно лучше и как можно с меньшими потерями. Ведь так, вице-премьер? Если ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, скажи. Зачем рисковать жизнью людей? Неужели бандиты так сильны? Вызвать еще пару вертолетов? А я сказал ребятам: все, что найдете — ваше. Они мечтают о трофеях.

— Конь, — джип тряхнуло на ухабе, и Антон чуть не вывалился. — У тебя осталось в жизни, чего бы ты хотел достигнуть?

Некоторое время главнокомандующий смотрел выпуклыми зелеными глазами в бронированную каску сидящего впереди водителя. Антон подумал: не расслышал. А если и расслышал, то не понял. Но Конявичус расслышал и понял.

— Нет, не осталось, — спокойно ответил он.

— Не может быть, — не поверил Антон.

— Всю жизнь, — бессмысленно выставился на него блестящими бутылочными глазами главнокомандующий, — я стремился к двум вещам: чтобы число людей, которым приказываю я, превосходило число людей, которые приказывают мне, и чтобы мне всегда было что есть-пить, вернее, пить-есть. Остальное, как правило, прилагалось само. Я достиг чего хотел. Больше мне ничего не надо, Антонис. Я радуюсь каждому прожитому дню, никого не боюсь, мне не надо заботиться о жратве и выпивке, мне вообще не надо думать. Все прочее — воздух, Антонис, отравленный воздух. Я им дышу, но я не пытаюсь изменить его химическую формулу. Я готов умереть в любое мгновение, но я не тяну за собой других.

— А я, по-твоему, пытаюсь изменить формулу, тяну за собой других?

— Да, Антонис. И воздух становится еще более отравленным, а люди умирают раньше назначенного срока.

Антон не решился возразить. Подумал только: «Знал бы ты про последнее отравление — компьютерной реальности!»

— Наверное, ты прав, Конь. Но я действительно хочу очистить воздух. Я не тяну в могилу людей. Я не знаю, почему, вместо того чтобы очищаться, воздух отравляется, а люди умирают раньше назначенного срока. Значит, так угодно Богу.

— Если вообразить, что люди — тело Господне, Он решил накормить нас своим телом, — сказал Конявичус.

Антон подумал, что главнокомандующий или сильно пьян, или же гораздо умнее Антона. Все, что говорит Антон, кажется ему смешным. Каждый раз глубинная суть главнокомандующего вооруженными силами провинции «Низменность-VI, Pannonia» Бернатаса Конявичуса ускользала от понимания Антона. Ему оставалось утешаться тем, что за все время их знакомства Конявичус не сделал ему ничего плохого, напротив, много раз спасал. Следовательно, Антон должен был ему доверять. Это было все равно что шагнуть с берега в ручей с прозрачной водой. Вот оно, дно, переходи на другой берег, однако же прозрачность скрадывает пространство — как бы не уйти в воду с головой, да и твердое ли под водой дно?

— Как же Литва и литовский народ, Бернатас? — спросил Антон. — Неужели отступишься?

— В стране, где люди пожирают людей, — серьезно ответил Конявичус, — нет места Литве и литовцам. Ты играл в реинсталляцию, я — в Литву. Моя игра была безобиднее. Литвы нет, Антонис, и никогда не было, — Конявичус просунул палец под трехцветный флажок, пришитый к рукаву куртки, с треском оторвал и выбросил вон.

Говорить более было не о чем. Все доводы были исчерпаны. Прежде Антон как-то не задумывался над этим, а сейчас вдруг ясно осознал, что бесконечно туп, что не в силах ни в чем убедить, равно как, впрочем, и разубедить Конявичуса. Да и кого угодно. Единственным утешением могло быть, что убеждающему-разубеждающему всегда труднее, нежели убеждаемому-разубеждаемому, поскольку делается это не столько из любви к истине, сколько в конкретных интересах первого, а второй, конечно же, это понимает, поэтому он попросту обречен быть умнее. Но это было слабым утешением.

— В таком случае… — Антон уже сам толком не знал, чего хочет от главнокомандующего. — Ты прав, Конь! Жизнь прекрасна! Дай-ка хлебнуть!

Колонна бронетехники миновала мусорные и естественные холмы, с которых ее могли расстрелять прямой наводкой, вырвалась на оперативный, во все стороны просматриваемый простор. По обе стороны дороги теперь тянулись то ли убранные, то ли неубранные, то ли вспаханные, то ли невспаханные, одним словом, страшные поля.

— Антонис, — протянул металлическую фляжку с коньяком главнокомандующий, — для человека, за которым послано шесть убийц, ты слишком много пьешь, слишком много говоришь и слишком сильно на что-то надеешься. Неизвестно, правда, на что, — зевнул так, словно хотел проглотить свою бороду.

«На Бога», — подумал Антон, но промолчал, не желая выдавать Конявичусу эту тайну.

— Сразу шесть? — радостно отхлебнул из фляжки Антон. — Почему так много? Откуда ты знаешь? — Прямая дорога шарахалась перед глазами из стороны в сторону. Антон подумал, что неуемным своим пьянством сильно упрощает задачу шестерым сборщикам налогов, вернее, жизней.