Ночная радуга

Утром я приехала в клинику, готовая ко всему. Я договорилась с Катей, маминой работницей, о том, что она уберет квартиру Дианы и устроит там генеральную стирку. Привезла свежевыжатые соки из дыни и арбуза, детскую еду: жидкую манную кашу и крепкий бульон в термосах. Мандарины, яблочное пюре, шоколадное мороженое в сумке-холодильнике. Большую коробку с подарком сестре я поставила поверх этого меню в сумку-тележку. Мне разрешили войти с ней. Я поблагодарила неприветливую медсестру, которая открыла мне дверь палаты, но в глаза ей не стала смотреть: мне не нужны чужие прогнозы. Я все пойму сейчас сама.

Диана спала. Глаза были закрыты, губы дергались, пропуская то ли храп, то ли хрип. Темные веки, провалы щек, большой лоб, обтянутый прозрачной кожей, под ней вздрагивают голубые вены. Я опустилась на стул рядом и смотрела. Как странно: Диана сейчас похожа на нашу маму. Выразительные, сильные скулы, упрямый подбородок и длинная мамина шея. Она застонала, сжала в руке комок простыни и выдохнула ругательство. Матерное. Да, здравствуй, сестра.

— Пришла? — нашел меня ее мутный, темный взгляд.

— Конечно, Диана. Как только разрешили. Твою квартиру сейчас убирают, а я принесла тебе еду и подарок. Давай начнем с соков.

— Покажи, что ты принесла.

Я поставила бутылочки и тарелки на ее тумбочке, налила в стакан сок.

— Дай, — нетерпеливо потребовала она. — Они не дают мне пить. У меня уже все сгорело внутри.

Я подняла ее голову одной рукой, другой прижала стакан к сухим, потрескавшимся губам. Диана сделала большой и жадный глоток, затем еще… И вдруг все фонтаном вылилось на меня.

— Да вот засада! Ничего не лезет, понимаешь?

Диана дышала тяжело, сок смешался с ее потом и слезами.

— Показать подарок? — спросила я.

— Давай.

Я осторожно вынула из коробки самую красивую куклу своей коллекции. Положила Диане в ладонь. Она подняла куклу, посмотрела недоуменно, пристально, пытаясь то ли что-то понять, то ли вспомнить.

— Это же кукла. А как дите. Никогда не видела такую. Никогда не было у меня. Ты точно оставишь?

— Конечно. Она с тобой и домой поедет.

— Не. Вика, забери! Они украдут, когда помру!

И я не стала ее разубеждать и утешать. Просто сказала:

— Нет. Она будет с тобой везде. А ты будешь рядом с мамой.

Я сложила еду обратно в тележку, вывезла ее в коридор, позвала сестру:

— Возьмите это, пожалуйста. Кому-то пригодится. Здесь очень вкусные и полезные вещи. И не нужно к нам заходить. Моя сестра умирает. Я побуду с ней до конца.

Кукла вечером ехала со мной. Ей предстояло приготовиться к очень дальнему путешествию. И еще я везла острую, неудобную тяжесть. Думала о том, как с ней войти к Кириллу. Почти жалела, что поторопилась его привезти. Поставила машину во дворе, посмотрела на освещенное окно спальни и пошла вдоль дома до глухой стены. Без окон, без глаз. Вот к ней я прислонилась, как к родной. И пожаловалась на всеобщее, непобедимое сиротство, и выплакала эту неуместную, неожиданную, терпкую и горькую жалость к чужой женщине, которая умерла в тот самый момент, когда показалась мне родной сестрой.

Я вошла в дом неловко, ноги были тяжелыми. Свет горел только в спальне. Мне захотелось свернуть в маленькую комнату рядом с кухней, прилечь там на диване, не включая света, и как-то перетерпеть эту ноющую тоску. Я знала, что не смогу сейчас улыбнуться Кириллу, не хочу ему показываться, не хочу готовить еду. Не хочу ничего делать для жизни. В ней так мало хорошего и справедливого, что она не стоит усилий. И как же я на самом деле погорячилась с Кириллом. Надо было понять: человек в любом состоянии должен оставаться один. И ему было бы легче без такого пристрастного, нестабильного наблюдателя и соучастника боли, как я. Профессиональная сиделка — это все, что нужно страждущему.

Но я сняла куртку, вылезла из сапог и вошла в чулках в спальню. И первое, что увидела, — это расплывающееся пятно крови у кровати. Мысль сделала сумасшедший скачок. Страх ослепил меня так, что я больше ничего не могла рассмотреть. Замки и сигнализация Карлоса не сработали. Убийцы нашли Кирилла здесь, они убили его.

Я открыла глаза только рядом с его колючей щекой. Его теплой и живой щекой.

— Что ты, дурочка? — нежно заговорил Кирилл, зашептал мне в ухо: — Я так и знал, что ты испугаешься. Пытался убрать, ничего не вышло. Это я просто так делал гимнастику. Что-то, кажется, треснуло. Но уже не больно. Ты подумала, что меня добили?

— Я не сомневалась в этом, — горячо пожаловалась я. — Нормальные мысли просто уже не приходят в голову.

— Что-то случилось?

— Ничего неожиданного. Умерла Диана. Я не хочу сейчас об этом говорить. Мне нужно об этом подумать. Жестокая вещь — родная кровь. Может захватить врасплох, когда не ждешь.

— Значит, не будем об этом говорить. Поговорим о другом. Завари нам чаю. Разденься, согрейся, а я расскажу тебе о кино с Анной Золотовой и Николаем Бедуном. Я посмотрел. Есть идеи.