Ночная радуга

Часть десятая. Что на роду написано

Прощания

Когда Александр Васильевич Масленников вез меня на кладбище, я думала о том, что смерть бессильна перед моими чувствами и отношениями. Она не отбирает у меня моих любимых и врагов. Все в силе: сохраняется невидимый контакт, он, быть может, еще чище и яснее. Он окончательный. Не оборвалась моя связь с Артемом. Я чувствую его присутствие всегда, даже во время близости с Кириллом. Мой протест и ненависть — с мужем-садистом. Юрий тоже всю жизнь будет со мной там, где мне плохо и больно. Я опять и опять буду ждать, когда он освободит меня совсем, и вспоминать его петлю с горестным облегчением. Мой протест, брезгливость и жалость с Артуром, безнадежным маньяком, для которого смерть — действительно единственное убежище. И человек, которого убил Сергей, — тот, который хотел отобрать Кирилла у моей любви. Я всегда буду оживать в тот момент, когда исчезает он. Из этого вытекает лишь одно: мы ничего не знаем о смерти, как, впрочем, и о жизни. Убейте меня, если я за свою жизнь не умирала раз десять. Если я не провела какие-то годы вне жизни, ее связей, тепла, света и надежды. Но мука формального, физического прощания — это такая боль. Я держусь из последних сил, но боюсь не справиться. У меня сердце сжалось в комочек от страха, а по венам течет отчаяние.

Мы приехали. Здравствуй, мамочка. Здравствуй, младшая сестра. Мы втроем такие нелепые, что вместе собраться смогли только сейчас. И у меня для обеих подарки. Сестре — кукла. Маме — новость: я поймала твоего убийцу. Твоего непутевого любовника. Он под стать нам всем. Как прекрасны вы были тогда. Обещаю: вы останетесь такими надолго, может, навсегда. Если у меня получится настоящее кино.

Не было у нас никаких отпеваний и никаких речей. А людей с узнаваемыми и очень известными лицами было много. Они не речи произносили, а хорошие, печальные и красивые слова. Маме бы понравилось. И все держали дистанцию по отношению к гробу с неизвестной девушкой. Наверное, они были в курсе, но я сама ничего не объясняла и не афишировала. Краем глаза видела шустрых людей с фотоаппаратами: это пресса. Ее нужно оставлять на голодном пайке. Они и без фактов вылезут из кожи, чтобы чужую беду превратить в свой гонорар. Они, конечно, скоро узнают, чья дочь будет похоронена рядом с моей мамой. И где в это время находится ее отец-убийца. Слепят желтую «Санту-Барбару» для толпы.

Я устроила куклу у мертвого сердца Дианы. Как с ними удобно сейчас общаться, не нужно произносить слова. Я сказала Диане, чтобы она не боялась. Любой путь кончается. И у нее впереди что-то другое, что-то лучшее, чем земная жизнь. «Ты меня слышишь?» — спросила я. Мертвые губы улыбнулись. Кто-то передал мне огромный букет белых роз. У Дианы совсем не было цветов. Я подняла голову и увидела за толпой одиноко стоящего человека, он поднял руку в знак приветствия и прощания, повернулся и ушел. Это Карлос. Опять уместное и картинно-благородное поведение.

Все. Прячьте моих людей от меня. Засыпайте их мерзлой землей. Ставьте свои кресты. Но без меня. Я это не буду видеть. Я убежала, улетела. Никто не заметил, как я вместо слез полила место прощания кровью из глаз. Здесь точка всех моих родственных связей. И неважно, что мы так редко и мало виделись на земле. Что они обе не были мне нужны в моих путаных днях. Был же какой-то смысл в самом факте нашего появления.

На обратном пути я писала, я видела свое кино. Мама, любовь, убийство. Ее дочери. Где-то там. Пока за кадром.

Александр Васильевич высадил меня во дворе.

— Мне зайти?

— Время есть?

— Немного.

— Тогда давайте сделаем, как положено у людей. Купим водку и помянем.

Хорошая компания молча смотрела вслед моим близким. Масленников, Кирилл, который стоял, держась за спинку кровати, я и куклы. Два стакана с водкой и черными кусочками хлеба перед портретом мамы и карточкой на паспорт Дианы. Другого снимка мы не нашли. Фото из социальных сетей смотрелись бы еще более неуместно.

Александр Васильевич уехал. Я вдруг затряслась от озноба в объятиях Кирилла. День еще не закончился. И не было почему-то уверенности, что мы успеем спрятаться в ночь. Проклятое предчувствие.

Позвонил Петр Пастухов. Мы спокойно поговорило обо всем, а потом вдруг он сказал на прощание:

— Виктория, я был осчастливлен нашей встречей. Мы с Машей так благодарны вам за то, что вы скрасили наши очень тяжелые дни. Давно тяжелые. И вы — как лучик в моей загубленной судьбе. Светлая память нашим близким.

Мы простились. А я все не находила себя в последних событиях. Какая-то тайна еще угрожала из падающей ночи. Прошло много часов. Я сидела у камина, глядя на кукольный хоровод, когда Кирилл тихо сказал:

— Вика, позвонил Сережа. Горит дом Пастуховых. Там нашли тела хозяев. Предварительное заключение — двойное самоубийство.