Ночная смена

С тех пор термин global novel – глобальный роман – я встречал еще в нескольких теоретических работах, я даже нашел на «Амазоне» и купил книжку Адама Кирша (Adam Kirsch), которая так и называется: “The Global Novel: Writing the World in the 21st Century”. В ней он анализирует романы нескольких писателей, которые он считает глобальными. Самое поразительное в книге Кирша то, что из нее совершенно непонятно, что такое глобальный роман. По сути, это сборник эссе о знаковых писателях, но сборник настолько сырой, что автор даже не озаботился тем, чтобы написать какое-то внятное послесловие. В книге есть места, где появляется ощущение, что вот еще чуть-чуть – и сейчас автор дожмет мысль, выкатит какую-то интересную теорию или вывод, но – нет. Книга просто заканчивается на эссе о Элене Ферранте. И, в общем, дочитав Кирша, я обнаружил, что до сих пор толком не могу сам себе ответить на вопрос: о чем это все? И мне стал интересен сам этот феномен: неуловимый роман-призрак, о котором говорят и спорят исследователи, о котором пишут книги, но никакой внятной терминологии пока что, видимо, не существует.

Иными словами: если я зайду в книжный, я смогу отличить глобальный роман, стоящий на полке, от неглобальных?

Кирш пишет, что глобальность романа определяется мировоззрением автора, то есть это текст на стыке культур, написанный автором, говорящим более чем на одном языке и использующим возможности нескольких культур и языков. К глобальным романистам Кирш относит Орхана Памука, Харуки Мураками и Роберто Боланьо. А Максин Хонг Кингстон в своем эссе называет Салмана Рушди.

И вот здесь я уже окончательно запутался, потому что мне стало ясно, что и Кирш, и Кингстон валят все в одну кучу и никаких четких маркеров, кроме мультикультурности автора, у них нет. Потому что если говорить о Рушди, то его романы – это постколониальная литература, и даже романы Памука с кучей оговорок, конечно, но тоже постколониальные, они об отношениях Востока и Запада. И вся штука в том, что у постколониальной литературы своя богатая история и довольно четкие маркеры, по которым ее можно опознать.

Я подумал, что для наглядности, чтобы понять, что же такое глобальный роман, я мог бы начать с романов постколониальных и от них постепенно прийти к романам глобальным и на контрасте между ними попытаться определить, существует ли вообще в природе глобальный роман, или это просто частный случай романа постколониального.

Постколониальный роман – это в первую очередь британский феномен, ну, просто в силу того, что у Британии было больше всех колоний. В ХХ веке, когда колонии наконец обрели независимость, колониализм закончился и начался, скажем так, расцвет постколониальной литературы, то есть литературы, осмысляющей процесс вот этого, прости господи, геополитического сдвига. Если колониальная литература, условно тот же Киплинг, – это взгляд белого человека, захватчика, который пришел учить «дикарей» жить, то постколониальная опрокидывает эту систему, она рассказывает о жизни глазами этого самого в кавычках дикаря, о жизни человека в стране, с одной стороны, освободившейся от гнета империи, а с другой – все еще находящейся с этой империей в очень странном симбиозе. В первую очередь это касалось Индии и Пакистана. И если мы посмотрим на шорт-листы Букера за последние, например, тридцать лет, то увидим там очень много авторов, осмысляющих эту новую жизнь между культурами. Аравинд Адига, Санджив Сахота, Киран Десаи – это очень длинный список.