Ночная смена

Хороший ли роман «Муравечество»? Скажем так: где-то там, внутри этого кирпича, заточен классный роман страниц на 300. Одно могу сказать точно: Кауфман прекрасно рифмуется с Рошаком, Гибсоном и Эллисом. Если «Киномания» – это книга о болезненном переходе от модернизма к постмодернизму, «Распознавание образов» и «Гламорама» – книги о сути и о власти постмодернизма, то «Муравечество» – это книга, которая воплощает в себе беспомощность постмодернизма, его неспособность хоть что-то сказать по существу. Чарли Кауфман написал роман, отчетливо демонстрирующий читателю только одно – тот факт, что ему нечего нам предложить. Кроме эффектных трюков и своей ненависти к кинокритикам.

До сих пор не могу поверить, что идеальный кауфмановский роман уже написан и написал его не Кауфман. Я говорю о книге «Когда я был настоящим» (в оригинале “Remainder”) Тома Маккарти.

Мариша Пессл. «Ночное кино»

Роман Мариши Пессл на первый взгляд выглядит как стилизация под нуар-детектив: дочь культового режиссера Станисласа Кордовы кончает жизнь самоубийством, и главный герой – журналист Скотт Макгрэт – бросается расследовать загадочную смерть. Расследование затягивает его в воронку заговоров, проклятий, средневековых орудий пыток, оккультных ритуалов, вышедших в тираж актрис, психиатрических клиник, закрытых клубов для богачей и паранойи – полный комплект, настоящее нуар-бинго.

В отличие от упомянутого выше «Муравечества», которое эксплуатировало приемы и персонажей из комедий раннего Голливуда, роман Мариши Пессл почти целиком скроен из оммажей «Глубокому сну»[29], «Мальтийскому соколу», «Китайскому кварталу»[30] и прочей классике кино о частных детективах в мире победившего зла и цинизма.

А еще Кубрик. Очень много Кубрика. Сам Кордова, очевидно, списан с автора «Заводного апельсина» – в одной из сцен их даже путают. Тут ничего удивительного: Кубрик – идеальный генератор мифов, сферический гений в вакууме. На излете жизни режиссер поселился в отдаленном поместье в Британии и, чтобы снять свой последний фильм «С широко закрытыми глазами», приказал построить на территории поместья декорации Нью-Йорка. Он настолько не хотел контактировать с внешним миром, что начал строить его муляж на своей частной территории.

Таков и Кордова – безумный гений-затворник, живущий в особняке, окруженном частной территорией в триста акров и построенном на месте бывшего индейского захоронения, – привет, отель «Оверлук»[31]! – и там же снимающий свои фильмы. Культ Кордовы Пессл доводит до абсурда, об одной из помощниц режиссера в романе говорят, будто она так сильно хотела принадлежать ему, что натурально мечтала, чтобы он ее съел: «тогда она будет к нему ближе всех, остаток дней проживет, свернувшись калачиком в темных закоулках его пуза»[32].

«Ночное кино» – прекрасная иллюстрация изнанки киноиндустрии, в которой амбиции больших людей ломают кости людям поменьше; а еще – медитация на тему «что дозволено Юпитеру?»; роман о том, имеет ли право художник быть жестоким. Что делать с фильмом, режиссер которого «ради замысла» замучил нескольких актеров и/или членов съемочной группы и/или своей собственной семьи? И действительно ли страдания живых людей – необходимый ингредиент для создания подлинного искусства?

В этом смысле роман Пессл довольно интересно рифмуется с картиной Ларса фон Триера «Дом, который построил Джек». Фонтриеровский Джек – серийный убийца, считающий себя художником, – в конце концов построил свой «шедевр», дом из трупов замученных им людей; их мучения он оправдывал необходимостью для искусства; его искусство требовало жертв – буквально.

Таков и Кордова. Все больше погружаясь в биографию мастера, Макгрэт понимает, что все его фильмы построены на муках актеров и членов семьи, которых режиссер доводил до безумия и увечья которых использовал, чтобы добиться «подлинности».

«– Ужасы на экране – они ведь подлинные, да? Актеры не актерствуют.

[Помощница Кордовы] с вызовом смерила меня взглядом.

– Они сами напрашивались.

– Я слыхал, серийные убийцы тоже так говорят.

– Все, кто оставался [в поместье Кордовы], прекрасно понимали, на что идут. Жизнь отдали бы, чтобы с ним поработать».