Ночная сучка

Она решила думать именно об этом. Решила надеяться, приглядываться, думать о хорошем, стараться более позитивно и непредвзято относиться к людям, которые отличались от нее, пусть даже эти люди торгуют лекарственными травами. Может, кто-то из них относится к этому занятию с иронией?

В книге Ванды Уайт она читала о матерях, способных появляться и исчезать по своему желанию. Уайт писала, что одни такие матери видны то сильнее, то слабее в зависимости от освещения или угла зрения, но всегда полупрозрачны, а другие, как койоты, просто возникают из ниоткуда в неожиданный момент. Сейчас, по словам Уайт, эти матери, которых она называла Мерцающими, почти вымерли, но периодически о них писали то тут, то там. Например, о матери из Буффало, исчезавшей во сне. Ее дети утверждали, что, вставая ночью попить, нигде не видели матери или видели ее тень – она всегда оказывалась впереди них и порхала от стены к стене, вечно неуловимая. Сама мать писала, что временами чувствует себя «не вполне здесь», неразрывно общаясь со своими четырьмя детьми, готовя, убирая, стирая, гладя, моя, укладывая и развлекая. Может ли связь разума и тела быть настолько прочной, что эти женщины действительно способны разрушить свое физическое «я» от сильной тоски? – задавалась вопросом Уайт. Лично я считаю, что нет, поскольку мотивирующий материнский импульс направлен на созидание, а не на разрушение, и поэтому я призываю как читателя, так и себя рассматривать Мерцающих в рамках их превращения. Так глубокая философская работа, необходимая для понимания сути таких существ, будет успешнее.

В тот день Ночная Сучка думала о другой Мерцающей, матери из Барисала, города в Бангладеш, которая, как утверждалось, временами становилась игривым мангустом, а потом – снова матерью. Ночная Сучка задумалась об этой женщине, потому что, хоть она превращалась в грызуна, а не в дворнягу, ее способы появляться и исчезать, а также ее отношения с детьми были весьма интересны. Ночная Сучка отметила, что это создание появлялось, когда ее дети затевали игру на улице – прекрасный мангуст с шелковистым, отливающим золотом мехом крал у них мячи, портил игры и смешил их. Дети не сомневались, что это их мать, потому что мангуст откликался на «мам» (звучавшее как «мэй») и на имя матери, Чоккабанджо. Мех мангуста был в точности того же цвета, что волосы матери, и пахло от него точно так же, шалфеем и мылом. У матери, когда она была матерью, были такие же зубы, как у мангуста, неестественно острые. И дети никогда не видели маму-мангуста и маму-человека в одном и том же месте в одно и то же время.

Мать никогда прямо не отвечала на вопросы детей и на вопросы Ванды Уайт тоже не ответила, но в ее глазах зажегся озорной огонек. Она рассказала Уайт, что мангуст присматривал за ее детьми, когда они играли на улице, что она сама надрессировала животное, что это ее ручной мангуст, который был у нее с детства. Когда Уайт поинтересовалась насчет возраста мангуста и удивилась, как он прожил так долго, мать лишь пожала плечами и наклонила голову вбок. Сначала она утверждала, что этот зверь произошел от сверкающего индийского мангуста, потом – что он появился в ее семье, когда она прочитала детям басню, в которой мангуст спас младенцев от тигра, и в конце концов – что ее прапрабабушка купила животное на рынке чуть ли не сто лет назад. «В довершение всего она сказала мне, что знание не важно, важен лишь опыт, – заключала Уайт, – и посоветовала не задавать так много вопросов».