Бедная киса, сказала она, гладя животное, грудой лежавшее на полу. Посмотрела в его застывшие мертвые глаза. Посмотрела на ужасную рану на животе, попыталась затолкать обратно все, что вывалилось. Взяла полотенце, лежавшее у раковины, чтобы завернуть тело, чтобы чуть облагородить эту отвратительную ситуацию.
О господи, сказала она.
Дай кису! крикнул мальчик, его кровь вскипела от запаха смерти, и Ночной Сучке стало еще страшнее. Страшнее, что собачьи игры зашли слишком далеко, что она потеряла над собой контроль и переступила черту, что у сына может быть травма, что это может быть истолковано как жестокое обращение, насилие, психическое заболевание. Господи, вся кухня была в крови. Кто это сделал? Нужно было немедленно все отмыть.
Бедная, бедная киса, повторила она. Это случайно. Я наступила на нее, и… Она не знала, что сказать дальше. Я потеряла над собой контроль и убила бедную кошку? Я ее ненавидела, но она не заслужила смерти? Она была очень красивой, но очень, очень тупой?
Оба смотрели на животное.
Ты ешь кису? спросил мальчик после долгого размышления.
Нет, что ты, сказала Ночная Сучка, погладив его по голове. Кису не едят. Мы должны ее похоронить. Сказать ей: пока, киса. Мы тебя любили. Киса была нашим другом.
Так они провели день: вырыли яму на заднем дворе, сперва лопатами, а потом руками, разбрасывая грязь, вкапываясь в землю глубже и глубже. Это было даже приятно. Запах суглинка, извивавшиеся червяки, толстые корни деревьев, в которые хотелось вонзить зубы, и тянуть, и тянуть, и тянуть.
Когда они наконец вырыли яму нужной глубины, оба, и мать и сын, были грязными, их лица были в земле, пальцы болели, но оно того стоило.
Они завернули кошку в старое детское одеяло и положили в яму. Мальчик молча смотрел на нее.
Надо сказать что-то хорошее, чтобы ее проводить, сказала она. Кошка, милая. Ты была такой красивой, а твое мяуканье – таким нежным, как колокольчик. Спасибо, что была нашей кисой.
Киса мя’кая, сказал мальчик, принес из дома и положил в яму последнюю банку кошачьей еды. Теперь Ночной Сучке стало страшно, по-настоящему страшно, гораздо страшнее, чем после первого превращения и ночных приключений. Она не стала заглушать этот страх и всецело ему отдалась. Тот же страх она испытывала лет в двадцать, когда слишком много выпила и утром проснулась в смутном ужасе. Что она натворила? Где была? Ей нужно было измениться. Она должна, должна, должна была
Она должна сохранять спокойный настрой материнской заботы, даже чувствуя, как внутри вскипает паника. Никакого кофе. Больше овощей. Мясо – только приготовленное. Отмыть дом. Ходить на прогулки. Ложиться спать в одно и то же время. Вставать – тоже. Больше общения… Но она не могла заставить себя покинуть дом, и остаток дня прошел очень тихо: в играх с паровозами, готовке и уборке.
Первым делом она отмыла кухню, от пола до потолка, все протерла водой и уксусом, мальчику тоже выдала ведро и тряпку, чтобы возить по полу.
– Развези как следует! – велела она, указав на ведро с мыльной водой. Он широко распахнул глаза и очень серьезно занялся грязной работой. После этого она вручила ему пылесос и приказала всасывать все до малейшей пылинки, грязинки и листочка, чем он и занялся с непревзойденным рвением, требуя, чтобы мать отодвинула духовку от стены и он смог всосать паутину, разрывая кусок цветной бумаги на мелкие клочки и каждый старательно втягивая пластиковым резервуаром.
После кухни она отдраила спальню. Как следует разгладила мятые простыни, хотя мальчик ползал под ними и мешал. Из-под простыней вытащила два старых теннисных мяча, резиновую кость, поводок мальчика, который он радостно поднял над головой, потому что совсем уже забыл об этом сокровище, и наконец, небольшой кусок веревки, на концах завязанный узлами, который можно было жевать и тянуть. Она стерла толстый слой пыли с лопастей потолочного вентилятора. Вытерла воду с пола вокруг собачьей миски, собрала одежду в стопки и сложила на свежезастеленную кровать, чтобы погладить.