Ночная сучка

На заднем плане начинает играть музыка, словно из давно забытого детского сна или кошмара. Скрипки набухают звуком. Трубы возвещают о начале чего-то, хотя зрители еще не знают, чего именно. Тимпан стучит: бабум, бабум, бабум. Сопрано прижимает ладони к груди и поет долгую песню, извилистую, как река, полную горя, полную любви. Она поет на немецком языке или на языке, который звучит как немецкий, но трудно сказать, о чем она поет. Публика представляет эту поющую женщину, ее тяжелую грудь, ее заплетенные в косы волосы. Они представляют ее, что наиболее необычно, на темной лужайке, где она разворачивает свою песню. Она босиком, и мягкая трава впивается в ее пальцы. Она поет, стоя под деревом с широкими ветвями, на котором гнездятся куры. На ней простое хлопковое фермерское платье. Каждый человек мысленно видит одну и ту же женщину, и каждый задается вопросом, кто она такая, что означает ее песня, и восхищается цыплятами на деревьях. Это лишь первая из многих уловок Ночной Сучки.

Она шагает по сцене, на заднем плане звучит музыка, зрители беспокоятся. Но конечно, больше всего их беспокоит сама художница. Они пришли посмотреть на нее. Они отдали свои кровно заработанные доллары, чтобы стать свидетелями такого зрелища, потому что – что это вообще такое? Это правда? Или это лишь розыгрыш? А о чем конкретно идет речь? Конечно, эта женщина существует, но как насчет ее волос? На голове, конечно, волосы настоящие, а на спине? Руках? Ногах?

Больше всего их тревожит то, как Ночная Сучка передвигается на четвереньках с подлинной грацией животного. Подобное они раньше видели только в фильмах ужасов или, если они не фанаты фильмов ужасов, в своих самых затаенных кошмарах. Способен ли человек двигаться, как эта женщина? Конечно, она училась технике танца или какой-нибудь новаторской современной практике? Конечно, она, должно быть, часами тренировалась, чтобы добиться нужных движений, этой пластики тела, этого инстинктивного осознания, того, как она наклоняет голову, чтобы вдохнуть воздух, как она приближается к зрителям, а затем с легкостью разворачивается и вновь исчезает в тени?

После спектакля публика собирается у входа в театр и обсуждает, что кролики, которые появились на сцене вскоре после того, как заиграла музыка, наверняка выпрыгнули из чернильно-черных теней и пробрались к свету, чтобы смотреть и мягко подергиваться. Все согласны с тем, что здесь нет никакой магии, что должно быть разумное объяснение этим кроликам, поскольку никто пока не может принять того, что в глубине души очень верно чувствует: кролики появились на сцене необычным способом. Еще страшнее то, о чем зрители будут думать позже, уже лежа в кроватях: откуда явились животные? Вот что их так беспокоило. Были ли они настоящими существами, такими же, каких можно встретить во время обычной, неторопливой прогулки по лесу? И жили ли в лесу эти кролики, грызли ли цветы, чтобы вдруг исчезнуть и появиться там, на сцене? А если они пришли не из леса, то что они такое? Из чего сделаны? А кто их сделал? От этих вопросов зрителям хотелось плакать, но вместо того они проваливались в беспокойный сон и мучились им всю ночь.

Да, кролики были интригой. Во всех обзорах на представление Ночной Сучки сообщалось о них, но ни в одном не упоминалась босоногая певица под деревом – так называемое коллективное видение всей аудитории. Писать о нем было бы спойлером.

Итак, на сцену выходят кролики, сначала один, потом несколько, потом еще штук двенадцать. Некоторые съеживаются возле лесного фона. Другие, кажется, того и гляди прыгнут прямо в зал, так близко они к краю сцены. Ночная Сучка тем временем ждет, неподвижная, как тьма вокруг нее. Видна каждая ее мышца, ее напряжение, ожидание, начертанное на ее теле.