Ночная война

– Нет у нас больше, Петра Анисимовича! – со злостью выплюнул Шубин. – Хороший был солдат и человек был хороший. Мужики, вытаскиваем его нельзя оставлять в машине – немцы нагрянут, будут глумиться над телом.

Шубин снова побежал на дорогу, стал осматриваться. Противник не спешил – не знал, что машина встала так быстро. Подбитый «Кюбельваген» дымил как паровоз – из капота вырывалась оранжевое пламя, как-то подозрительно запахло горючим, снова холодок струился по позвонкам. Шубин рычал: «Поторопись!.. Чего вы там возитесь?».

Из дыма вынесли безжизненное тело, Шубин бросился помогать – погибшего потащили к ближайшим кустам.

– Лёха, выше поднимай, – хрипел Серёга. – У него же голова по земле бьётся.

Машина взорвалась, когда отдалились метров на сорок: волна горячего воздуха ударила в спины, придала ускорение, сжилось пламя и сразу же угасло. Разведчики несли покойного, не замечая как сильный дождь стучит по головам. Он загасил пламя, не дал ему перекинуться на лес. Шубин поторапливал: «Бегом из опасной зоны!». Потом лежали в траве, кашляли, хватались за животы. Мертвого красноармейца завернули в плащ палатку, поместили в яму под вывернутую осину, импровизированную могилу забросали ветками, нагребли листвы. Потом провалились в оцепенение, мрачно смотрели на скрюченную руку, торчащую из могилы, Герасимов подполз на корточках, стал прятать её внутрь, но рука опять вылезла, словно мёртвый Шлыков передавал последний пламенный привет.

– Я знаю, что он хочет сказать, товарищ лейтенант, – прозрел Кошкин. – Ну точно же, как мы забыли!.. Где его вещмешок?.. Кто помнит?..

Вещмешок Шлыкова остался у машины, не успели опомниться, а Кошкина и след простыл, затряслись кусты. Вернулся он быстро, семенил, оглядываясь, бросил на траву фляжку с коньяком.

– Немцев там нет, товарищ лейтенант. Но в лесу услышал крики… Надо уходить.

Ещё один рывок – метров триста. Дождь не унимался, а кроны деревьев создавали неважный навес. Наступал предел физических и моральных сил. Красноармейцы влезли под пышную ель вконец обессилевшие, мокрые как суслики, кашель не давал продохнуть, мешались вещмешки с разобранной радиостанцией, но выбросить не могли – государственная собственность, её положено лелеять и беречь, эту станцию уже ненавидели всеми клеточками.

– Фляжку по кругу… – про стучал зубами Глеб. – Да не жадничать… пьём мелкими глотками, поминаем Петра Анисимовича.

Коньяк был отборный – герр Кальцмана тоже помянули добрым словом: фляжку наполнил до верха, а даже не пригубил. Добротное пойло растекалась по венам, вливало силы – в организме стало тепло и жизнь уже не казалось таким дерьмом. Возможно именно коньяк уберёг от осложнений с простудой и прочих удовольствий – вроде воспаления лёгких.

Дождь пошёл на убыль, начался вечер, серые тучи излили из себя всё, что принесли и теперь висели над головой как пустые бараньи курдюки. Земля превратилась в кашу, чавкала под ногами.

Смеркалось.

Бежать не могли – тащились как подраненные лоси. Непогода препятствовала боевым действиям, но к сумеркам снова разгорелась канонада: гулко ухала дальнобойная артиллерия. Какофония звенела в ушах, на её перестали обращать внимание, потом стало тихо, ну и это отметилась мимоходом. Тишина, как и грохот канонады, могла означать что угодно.

Плотная изморось висела в темнеющем воздухе. Группа шла по ничейной земле – здесь не могло быть войск. Буреломные леса сменялись дебрями кустов, учащались канавы, остро тянуло аммиачными испарениями. Теперь приходилось выверять каждый шаг, чтобы не сверзиться в трясину. Мокрая одежда вставала колом.

Впереди возникла речка по видимому мелкая, заваленная топляком, шириной не больше десяти метров. За рекой вздымался склон, на его вершине, среди деревьев, выделялись утлые постройки – возможно, за рекой была деревня. Искать подходящее место для переправы было некогда – настанет темнота и уже точно не переправишься.

– Вперёд мужики!.. Вооружайтесь шестами, проверяйте глубину. Пройдём – мокрее уже не станем.

Люди брели по воде, путались в топляке, перелезали через деревья, загромоздившие русло. Ахнул Кошкин, уйдя под воду – нашел таки свой омут. К нему метнулись вдвоем, схватили за шиворот, тянули как «лебедь, рак и щука» пресловутый воз. Герасимов тоже оступился – душевно хлебнул! С приключениями выбрались на отмель, двинулись к берегу. Почти стемнело, пока бултыхались.

Тянулись по склону, точно инвалиды, но когда пролаяла автоматная очередь – все дружно повалились, схватились за оружие. Пули прошли над головой, застонал Кошкин – что, опять? – это же не сносно! Спрятаться было негде, но с каких, интересно, пор немцы сидят в засадах с советскими ППШ, которые только начали поступать в войска.

– Эй, кретины!.. Прекращайте!.. Своих перебьёте! – вскричал Шубин. – Совсем умом тронулись?

А чего вы тут ходите? – последовал с косогора невозмутимый ответ. – Все наши уже дома, а по лесу шатаются только чужие.

– Ну, это Петруха, не совсем так… – возразил невидимый соратник. – Окруженцы часто по лесам болтаются, разведка опять же…