Ночная война

– Решили задержаться, товарищ лейтенант. Ведь наступление немцев никто не отменял, нужно добывать сведения. Мы в кустах лежали, видели как вы от фрицев удирали, хотели помочь, но вы как метеор промчались.

– Ладно, давайте сюда… Боитесь ножки замочить, Седых?

Троица пустилась в брод и наблюдать за ними было сущей комедией: разведчики путались в топи легке, погружались по пояс в воду, а Мжельского даже понесло, пока не намотало на корягу. Товарищи на берегу поддерживали их добрым словом.

– Вот обратите внимание, товарищ лейтенант, – сказал сержант. – Их никто не обстреливает, а еле ползут… Представьте, немцы, под огнём пойдут – да им тут точно приснятся, эти самые, как их?..

– «Фермопилы», – подсказал Шубин. – Твоими устами бы, сержант… Не поверишь, давно закончились времена луков и копий.

Мокрые и грязные, дозорные вскарабкались на склон, запрыгнули за косогор.

– А вы обжились, всё нормально! – выдохнул Седых. – И пейзажи у вас прямо такие умиротворяющие.. – кивнул он на горку мёртвых тел в окружении тяжелых мотоциклов. – А мы, товарищ лейтенант, снова рискнули прогуляться до пустыря. Немцы обижаются, никаким дихлофосом не отгонишь. Не хотели бы панику наводить, но они миномётную батарею подтаскивают.

Слова были лишние – обстрел начался в ту же минуту: несколько мин с пронзительным воем упали в речное русло, разметав топляк и воду – красноармейцев за косогором окатило водой. Люди вжались в землю, кто-то неуверенно засмеялся: мол, холодный душ, и заткнулся – душ действительно был холодным, рассчитывать на «Фермопилы» не приходилось. Батарея, размещённая в тальнике, била с расстояния полукилометра. Где сидели корректировщики – неизвестно, возможно нигде не сидели. Красноармейцы закапывались в землю, радовались, что успели сделать норы. Взрывом разнесло пошатнувшуюся колонну моста, обломки упали в воду, окончательно рассыпались. Снова гремели взрывы в воде, потом они стали смещаться к берегу, поползли на склон…

– Атас, братва!.. Сейчас накроет! – истошно заголосил бывший деревенский хулиган Шуйский, парень неглупый, по своему добрый, но, как бы это выразиться – с изюминкой.

Грохотало со страшной силой. Шубин свернулся улиткой, заткнул уши – земля сыпалась в наспех вырытый окоп, словно наверху отчаянно трудилась бригада землекопов – терпеть это было невмоготу, но приходилось. Вереница разрывов прошлась по позиции взвода, поползла дальше, в деревню. Шубин выкопался, плевался землёй, и вдруг дошло с опозданием: немцы не в курсе, где находятся защитники Краснухи – они поверили докладу «своего обречённого солдата» и теперь будут обрабатывать всю деревню. Начнут, разумеется, с берега, пойдут дальше… Он осторожно высунул голову и многие красноармейцы сделали то же самое. Батарея с корректировала огонь и теперь обстреливала колхозные постройки и западную улицу – сухо стало во рту. Но амбар, играющий важную роль в обороне, пока стоял, возвышалась над соседними строениями его двускатная крыша. Взрывом разнесло цистерну, разлетелся на куски дощатый сарай, западную улицу заволок дым. В тех краях интенсивность обстрела была наибольшая, но это не могло продолжаться вечно – огонь вела одна батарея и боезапас у неё был ограничен.

Обстрел оборвался и над деревней зависла тоскливая тишина. В соседней трещине кто-то завозился, жалобно закряхтел. С обратной стороны было тихо – окоп засыпало землёй. Глеб припустил туда на корточках, стал руками откапывать тело: Серёга Герасимов лежал на животе и не подавал признаков жизни. Сжалось что-то в груди: голова разведчика была повёрнута, лицо измазано землёй. Глеб схватил его за шиворот перевернул – нет, только не это! – размахнулся, хлестнул по щеке – голова дёрнулась, словно током пронзило туловище. Глеб отпрянул: Серёга изогнулся, издав пугающий звук из самого нутра, резко сел, выпучил глаза и полным психом уставился на командира. На миг показалось, что сейчас он схватит лейтенанта за грудки и вонзится зубами в горло, пришлось повторить оплеуху – клацнули зубы, Герасимов шумно выдохнул, потряс головой…

– Ты вернулся, салют мальчишу? – спросил Шубин, чувствуя как разверзается собственный оскал – приятно вместо трупа обнаружить живого человека.

– Воистину салют, товарищ лейтенант! – спотыкаясь пробормотал Серёга. – Даже не понял, что случилось…

– А то и случилось, что теперь долго жить будешь! – Шубин засмеялся, но быстро понял, что со смехом что-то не так, когда Серёга опять со страхом на него уставился.

Над рекой зависла забористая ругань, замелькали физиономии «шахтёров», снова заработали сапёрные лопатки.

– Уфимцев, ты жив?

– Жив, товарищ лейтенант! – сержант говорил так, словно вытаскивал из горла длинную змею.

– Доложить о потерях!

– Мурашко убили, Ушакова, остальные вроде живы, во всяком случае ругаются.

Земля скрежетало на зубах – такие парни уходят, где новых брать?

– Приготовиться к бою!

– Ага, у меня тоже имеется чувство, что сейчас пойдут, – прокряхтел широкоплечий красноармеец Боровой, буравчиком вкручиваясь в свой окоп.