Ночная война

Два десятка солдат бросились в воду, стреляя на ходу, они спотыкались, но упорно шли: бледные как призраки, с трясущимися лицами. Разведчики расстреливали их в упор, Глеб ловил в прицел белое как мел лицо белобрысого парня, тот сильно переживал, с уголков губ сочилась слюна – пуля от бросил его на коллегу, он зацепился за корягу задней частью ворота, всплыли ноги. Долбил МГ, нанося урон людям Шубина, что-то выкрикнул сержант Уфимцев, спохватился Затулин, засевший с пулемётом за опорой, перестал выкашивать пехоту в воде, перенёс огонь – пули вспахали пустую дорогу, потом отправились правее, затрясли кустарник. Покатилась краска по высокой траве – пулемётчик заткнулся. Для выживших немцев это было не самой лучшей новостью.

Атака захлебнулась, часть солдат ещё шла вброд, двое вырвались вперед, бежали к берегу, высоко подбрасывая ноги. С косогора полетела граната – смельчаков отбросило назад в реку. Немногочисленные выжившие побежали обратно, выбрались на берег, где большинство из них полегло под градом пуль. Подставился офицер: дёрнулся, чтобы поймать сбитую пулей фуражку и зарылся в камыши. Уцелевшая пехота откатилась в ивняк, какое-то время оттуда стреляли, потом прекратили это бессмысленное занятие. На поле боя осталось порядка полусотни трупов: они лежали на подходе к кустам у самого берега; часть тел уплыла по течению, вырвавшись из лап вездесущего водяного; остальные зацепились за коряги, ветки деревьев, плавно колыхались в воде. Это создавало жутковатое ощущение.

– Выкусили, падлы! – завизжал с советского берега Шуйский и злорадно засмеялся.

– Не вставать! – протрубил Шубин. – Это только начало, сейчас опять пойдут. Уфимцев!

– Да, здесь я!

– Докладывай!

– Мне трудно судить, товарищ лейтенант, сами сказали – не вставать. У нас есть потери: Мжельский, Уваров, Лимясов.

– Ермаков убит, товарищ лейтенант, – прокричали с правого фланга. – Он рядом с Затулиным находился, а теперь вон, в реке плавает.

– Седых ранили в ногу, – крикнул кто-то. – Его Курганов перевязывает. Плохо парню, но вроде не умирает.

Хоть не спрашивай ни о чем – каждая потеря, как ножом по горлу. Шубин покосился влево: красноармеец Вершинин лежал на боку, в в искривлённой позе, сжимал рукоятку трофейного автомата, глаза неподвижно смотрели в землю, обрастая трупный мутью, на комбинезоне расплывалось бурое пятно. Ещё минуту назад этот парень задавал вопросы, хотел все знать, был полон сил и решимости – смерть была рядом, постоянно дышала в затылок, но почему не брала?

– Ещё Вершинин погиб, – пробормотал лежащий дальше Шперлинг.

Да уж, не слепой, трудно не заметить.

Взвод потерял как минимум семерых, что будет дальше? Немцы не идиоты, чтобы снова соваться в лоб, будут искать обходные пути. Пусть потеряют время, но переправиться через речку и ударят с фланга, или, что ещё хуже – с тыла, или снова заговорит миномётная батарея и теперь уже будет стрелять не по площадям, а по конкретным целям. Впрочем последнее вряд ли – батарея отработала боезапас, а новый ещё надо подвезти.

– Товарищ лейтенант, не пора ли сваливать?.. – как-то смущён выкрикнул Шуйский. – Обойдут нас скоро. В деревню надо отходить…

– А может ещё повоюем? – засмеялся Герасимов с каким-то истеричным надрывом. – В самом деле «Фермопилы», товарищ лейтенант! Вон, сколько уже настреляли, царём Леонидом будете?

Средний из него царь… Шубин колебался: «Полк ушёл, но на своих маневренных мотоциклах немцы догонят его за час, сомнут арьергард, истребят раненых… Эх, ещё бы немного простоять…».

Вторая попытка ворваться в деревню была умнее: обходные пути немцы не искали, а если не так? – у бойцов Шубина всё равно оставалось время. Пехота накопилась в камышах, причём накопилась плотно. Фашисты залегли, открыли массированный огонь по дальнему берегу: пули швыряли грязь, изменили облик косогоры, поднять голову было невозможно.

Затулин, отступивший за бугор со своим «Дегтярёвым» сделал попытку приподняться, но охнул, распластался плашмя с пробитой головой, пулемёт покатился по склону. Ахнул Боровой, метнулся наперерез, успел его придержать и мгновенно оказался в эпицентре огня, удача пока хранила парня: он отполз, сжимая свое приобретение, скалился как сумасшедший. А к нему, извиваясь ужом, волоча за собой пулемётный диск, полз Лёха Кошкин. Второй пулемёт был разбит, надеялись только на этот. Лёха стучал зубами, приладил диск, Боровой отдувался.

– Не высовываться! – кричал Шубин, срывая остатки голоса.