Ночная война

– Товарищ лейтенант, – тихо произнес Конышев. – Просто обрыдло всё, уж извини. Полк погиб, когда немецкие танки прорвались в Завидное. Комполка Мельниченко струсил, бросил полк и бежал на служебной Эмке со своей полевой женой Курковой. Полковой комиссар Астахов принял командование, но он в военном деле полный бездарь, только и умел следить за нашим моральным обликом и партию восхвалять, вместо того, чтобы в деревне окопаться. Вывел людей в поле и бросил с тремя гранатами на танки: дескать, прорываемся к лесу, чтобы воссоединиться с полком товарища Звания. Разведчики докладывали, что формирование Звания давно уничтожено и рассеяно по лесам – так он не поверил. Немцы вдоль реки прошли, танки вряд выстроили, да положили весь полк в чистом поле, а это без малого штыков четыреста было. Мы и половину поля не пробежали – весь взвод на моих глазах погиб. Меня контуженого сержант Малышкин вытащил, из полка почти никто не уцелел. Идиот, Астахов в первые же секунды погиб, до леса двенадцать человек добрались и из тех впоследствии мотоциклисты пятерых положили. Расстрелять нас хочешь, лейтенант? Так давай, действуй, не стесняйся! Мы до последнего свой долг выполняли и за чужие ошибки расплачивались. Там дальше пацаны из 709-го полка, есть связисты, саперы – всех война разбросала, народ не знает куда идти, землянки роют…

Не хотелось выслушивать чужую правду – свою некуда девать. Группа вышла на лесную дорогу, шла осторожно, теперь и от своих могло прилететь – у многих в эти непростые времена было неладно с головой. Дважды сталкивались с немецкими разъездами, лежали в траве, дожидаясь пока уберутся. Вступать в столкновения было неразумно в связи с явным превосходством врага.

Уже темнело, когда разведчики подошли к разбросанной по склону холма деревни, долго лежали за поваленными деревьями, вглядываясь в очертания домишек: деревня не из богатых; немцы ещё не добрались; в огородах ковырялись какие-то люди, мелькали и люди в армейских фуфайках – здесь тоже обитали окруженцы и местные не уходили. По разбитой дороге проехала повозка, запряжённая лошадью. Красноармейцы обитали в сараях на краю участков, в банях – оттуда, в случае опасности, было легче сбежать. То здесь, то там в поле зрения возникали фуфайки.

– Расползлись бездельники по лесам и весям! – сокрушался сержант. – Вот бы всех собрать, хорошенько отлупить, да погнать в бой.

– Без оружия далеко не уйдут, – хмыкнул Глеб. – Это уже болото, а не армия. Скоро немцы придут, постреляют всех или в плен угонят.

«А многие к оккупантам в услужение пойдут, – подумал он. – От злости на родную советскую власть».

Наплывали сумерки, не имело смысла продолжать движение, только ноги ломать по лесам. Глеб резонно рассудил: «Лучше подняться с петухами и уже завтра вечером выйти к Вязьме, если не случится ничего неожиданного».

Группа снялась обошла деревню с юга: на задворках населённого пункта, среди неувядающего бурьяна, нашёлся необитаемый сарай, внутри было сухо и не дуло. Пути к отступлению наметили первым делом – несколько минут ушло на осмотр окрестностей: люди в этой части деревни не жили, от соседние зубы остались лишь обугленные брёвна и дымоход, огороды заросли полынью. Укрытие на ночь было почти идеальным, ещё бы мягкую постель и паровое отопление… Ночью спали как младенцы – никто не разбудил.

Шубин очнулся от солнца, пробившегося сквозь щели в досках, глянул на часы, ахнул – да за такое расстрелять мало!

– Подъём, сновидцы! – зашипел он, расталкивая товарищей.

Уснул даже Шуйский, стоящий на часах, он распахнул глаза подлетел весь всклокоченный, охваченный ужасом, стал шнырять глазами – нет, всё в порядке, ничего не проспали. С шумом выдохнул, уставился на командира, как провинившийся щенок.

– Кретин, ну и что с тобой делать? – застонал Глеб. – Все нормальные люди борются с фашизмом, не щадя живота своего, вырываются из окружения, а мы тут спим без задних ног и в ус не дуем. Шуйский, ты охренел?

– А вы ему три наряда вне очереди, товарищ лейтенант, – посоветовал Серёга Герасимов. – Пусть картошку чистит и нужник драит.

– Вы все у меня нужник пойдёте драить, плясать вокруг толчка будете! – ругался Глеб отчаянно, растирая глаза. – Невероятно, уму непостижимо… Да, устали как собаки, но, чтобы отключиться как на курорте – подходи кто угодно, делай что хочешь с бравой разведкой! На выход к Вязьме в текущие сутки теперь можно ставить крест…

– Да ладно, товарищ лейтенант, дело бытовое, – зевал во все ворота опухший от сна Кошкин. – Зато выспались как люди, теперь готовы на поступки и свершения. Шуйского, конечно, надо наказать, – Алексей плотоядно оскалился. – Но вы уж сильно с ним не зверствуйте, ладно? Эх, сейчас бы ещё покушать… У нас ведь что-то осталось, товарищ лейтенант, от доброго дедушки с хутора?

– Перебьёшься! – проворчал Глеб, неуместная смешинка забралась в горло. – В общем, прояснить обстановку, и выходить строиться.

– Что то шумно становится в деревне, товарищ лейтенант… – подметил Курганов. – Слышите, народ бурлит…

– Лишь бы не стреляли, – сказал Боровой.