Ночная война

– Друг мой, это не трусость, а безысходность, – Шубин отвернулся. – Не думаю, что эти люди трусили в бою. Немцы наступали на пятки – боялись плена, боеприпасы кончились. Жест отчаяния, импульсивный, непродуманный поступок: майор понял, что всё кончено, собрал офицеров, предложил решение и первым пустил себе пулю в голову. Не думаю, что он приказывал, нормальный командир такое никогда не прикажет – заразительным оказался дурной пример. В общем-то ты прав, Курганов – ушли люди от ответственности…

– Мы бы не стали так делать, товарищ лейтенант? – осторожно спросил Боровой.

– Нет Семен. Мы бы с палками, с голыми руками пошли бы на фрицев – хоть пару тварей унесли бы с собой в могилу.

Далеко без командного состава колонна не ушла. За перелеском снова грустное зрелище: остатки колонны попали под удар штурмовиков – самолёты шли на бреющем полёте, расстреливали людей из крупнокалиберных пулемётов. На разомкнутом пространстве, шириной в пол километра, валялись перевёрнутые повозки, чернели остовы грузовиков. В поле, по обеим сторонам дороги, лежали тела: люди в панике разбегались, пытались добраться до леса; штурмовики возникли внезапно из-за леса, набросились как стая стервятников, когда люди были беззащитны. Большинство погибших было одето в красноармейскую форму, но лежали и гражданские, женщины в платочках, пожилые мужчины, выделялись несколько детских трупов – здесь погибло не меньше сотни человек. Фашисты расстреливали людей без жалости, а в ответ получали беспорядочные залпы из трёхлинеек, способные вызвать только смех. Несколько человек все же добежали до опушки, но там их и настигли – скосили всю группу.

Это кладбище под открытым небом разведчики преодолели бегом, за леском перевели дыхание, подавленно молчали – невозможно к такому привыкнуть. Немцы окончательно озверели: они уничтожали все живое на этой земле, сокращали насколько могли неполноценную нацию.

– Ничего, уроды, однажды мы к вам придем! – урчал, сжимая кулаки, Боровой. – И тогда посмотрим, как вам это понравится…

События в лесах западнее Вязьмы вряд ли могли войти в анналы русской боевой славы: герр Бауэр не кривил душой – разгром был сокрушительный! За полчаса спешной ходьбы разведчики ещё дважды натыкались на подобные приметы: отступающую колонны уничтожались на параллельных дорогах, их расстреливали миномётные батареи, зашедшие с флангов, пулемётные подразделения; обочины устилали тела; ещё одна сгоревшая деревня, в ней пытались перегруппироваться побитые подразделения, а после обстрела, выжившие побежали дальше. Немцы в этой местности не задерживались, шли дальше, замыкая кольцо окружения.

Теперь отчётливо звучала артиллерийская стрельба – на северо-востоке продолжалось побоище. Несколько раз разведчики замечали оборванных, безоружных людей: они скрывались в лесу, пытались поскорее спрятаться, видя вооруженных незнакомцев.

– Братцы, да это же наши! – удивлён обнаружил Герасимов. – Беглые красноармейцы от людей шарахаются, всего боятся..

В лесах действительно скрывались люди: на контакт не шли, держались подальше, периодически из леса доносился хруст веток, звучали голоса. Шубин приказал не останавливаться – он ещё не утратил надежду дойти до своего полка. В этой неразберихе могло случиться всякое: костяк полка мог выжить.

За сгоревшей деревней возник хутор: несколько бревенчатых построек, обнесённых плетнём, часть хутора немцы сожгли, до остального не дошли руки, видимо, спешили. На горелках возился пожилой мужчина в рваной безрукавке и зимних рукавицах: он разбирал ломиком частично сгоревшую стену. Мужчина страдал одышкой и не очень твёрдо стоял на ногах, зрение у человека было неважным. Обнаружив вооружённых людей, направляющихся в его сторону, старик отбросил лом, расставил ноги, маска обречённости улеглась на морщинистое лицо, но потом он начал щуриться, всматривался, не уверенно заулыбался:

– Наши, чтоб вас!.. – облегчённо выдохнул старик и в глазах, глубоко утопленных в череп, заблестели слёзы.

– Свои, товарищ, – подтвердил Шубин. – Разведчики, от поезда отстали, пытаемся догнать свой полк. Местный, товарищ?

– А какой же ещё? Всю сознательную жизнь на этом хуторе, близ Полтораньки. Это та деревня, через которую вы прошли. Несколько семей здесь до войны проживало, а теперь только я и остался… Иван Петрович я, фамилия Жмыгов, до войны в колхозных мастерских трудился… Что же вы наделали, дорогие мои? – у старика задрожали ноги, он опустился на обгорелую чурку. – От германцев в припрыжку бежите… Совсем стыд потеряли? Такого даже в гражданскую не было!

– Ладно, Петрович, ни совести нас, – Шубин опустился на пригорок рядом со стариком, остальные расположились кто где, потянулись за куревом. – Мы не отступаем, воюем как можем. Боевую задачу выполняем.

– Да вижу, что вы с оружием, – вздохнул Петрович. – Два дня уж прошло, как прокатилась эта волна. Вы первые, кто с оружием…

– Давай, Петрович, повествуй: где немцы, кого в последний раз видел, что тут вообще происходило?