Ночное кино

Воздвигшись на ноги в канаве, я не без труда уговорил двух подростков не звонить в полицию, а отвезти меня в мотель «Вид на закат» в Чайлдуолд. Тут они как-то приободрились – вероятно, решили, что из меня скоро получится новость для местной газеты, а сами они заблистают в роли очевидцев. По дороге жизнерадостно поведали мне, что их школа замутила экологический проект, они подбирают мусор по обочинам, таким образом нашли и меня.

– Мы думали, вы умерли, – сказал мальчик.

– Какой сегодня день? – еле выдавил я.

– Суббота, – ответила девочка, ошарашенно покосившись на мальчика.

Суббота? Господи боже. Мы проникли в «Гребень» вечером в среду.

Ребята нашли меня у дороги в гору Араб, поблизости от Нью-Йоркского шоссе номер 3 и озера Таппер, а я, до посинения изучавший карты местности, знал, что оттуда миль четырнадцать на машине до озера Лоуз и миль двадцать до «Гребня». Я что, носился по буеракам и отрубился в канаве? Или меня привезли сюда и выбросили, как мешок с мусором?

Я понятия не имел. Воспоминания как будто помяли, порвали, порубили и как попало разбросали в голове.

Когда подростки спросили, что со мной приключилось, мне удалось склепать байку про то, как я накануне перепил на мальчишнике и потерялся. Но мы ехали дальше, и мои смятенные размышления о том, где я очнулся и что за чертовщина со мной произошла, вскоре сменились паранойей из-за моего настоящего, в том числе этих ребят, якобы случайно меня отыскавших. Какие-то они были уж больно живенькие – пацифик, синими чернилами намалеванный у него на плече, ее голые ноги, закинутые на крышку бардачка, ее выкрашенные желтым ногти, и как он сделал радио погромче, когда заиграла «В путанице грусти» Дилана[106]. Оба смотрелись ярко раскрашенными персонажами очередного фильма Кордовы. Я сидел сзади, наблюдал, как на зеркале заднего вида раскачивается висюлька – лист конопли, – и сердце мое билось от тревожных подозрений.

Я до конца не верил, что все-таки, возможно, вырвался из «Гребня», пока мы не влетели на стоянку «Вида на закат». Я поблагодарил ребят, вышел, подождал, пока они вновь свернут на шоссе, и направился в номер 19.

Постоял перед дверью, гадая, что за ней увижу.

Пустая комната, не тронутая с тех пор, как мы уехали? Или там уже кто-то поселился – и он заявит, что живет здесь не первую неделю и не видел никаких Хопперов и Нор? Или на стук мне откроет фигура в черном плаще и кошмар возобновится?

Я постучал. Надолго повисла тишина.

Затем дверь приотворилась на цепочке и кто-то выглянул. Дверь закрылась, цепочку убрали, и мне на шею бросилась Нора. За спиной у нее возник Хоппер. Он молча поманил нас внутрь, подозрительно оглядел стоянку и запер дверь.

Первым делом мы решили выписаться из мотеля, сесть в машину и смотаться как можно дальше. Нора нервничала – на щеке у нее красовались ужасные царапины. Она то и дело твердила:

– Что с тобой случилось? Мы думали, тебя поймали. Мы думали…

Но Хоппер только рявкал, что надо делать ноги сию минуту, поговорим, когда отъедем подальше. Свое поведение он объяснил лаконично: на стоянке он заметил побитый бордовый «понтиак».

– Наверняка они, – буркнул он, застегнул серую кенгуруху и взял с постели флягу. – Окна затемненные. Прямо как из семидесятых. Плюс у него не работает фара.

Глядя, как они носятся по комнате, торопливо распихивая по рюкзакам тряпки, туалетные принадлежности и шоколадки, я вспомнил, что у меня-то рюкзака больше нет.

Где я посеял рюкзак? Его стащили эти, в плащах.

Я оцепенело приблизился к зеркалу у кровати и обнаружил, что на мне по-прежнему пальто Брэда Джексона. Невероятная его тяжесть объяснялась не только влажностью и грязью – еще ведь карманы: набиты предметами. Один из них я извлек и уставился на него в омерзении: я не помнил даже, что видел его, не говоря о том, что взял.

А потом я разглядел свое лицо. И понял, почему подростки были в таком ужасе, почему на меня тревожно косились даже Нора с Хоппером.

Я смахивал на безумца. Иначе не скажешь.

Я смыл грязь в ванной, понаблюдал, как густая жижа утекает в сток.

Мы поспешно вышли из мотеля, и Хоппер сел за руль.

Джип остался, каноэ нет. Я хотел было спросить, куда оно делось, но внезапно так устал, что не хватило сил. Хоппер давил на газ, будто уходил от погони, – поглядывая в зеркало, несся по пустынным дорогам, и мимо мелькали сосны, клены, голые поля. Нора подавленно сидела рядом с ним, стиснув руки на коленях.

– Видишь «понтиак»? – прошептала она.

Хоппер покачал головой.

Так мы ехали часа три, а потом Нора ткнула пальцем в белый фермерский дом у обочины – «Добро пожаловать к Дикси! Шибко вкусно и по-домашнему!». На стоянке было не протолкнуться. Лишь тогда я решил: пожалуй, есть шанс, что все придет в норму. Правая рука подавала признаки жизни – ее будто покалывало иголками. Пальцы зашевелились, хотя ладонь, сжимавшая компас, по-прежнему была опухшая. Ужас «Гребня» подсыхал – так черная вода, в которой я плавал, испарялась с кожи, оставляя лишь тончайшую пленку.

Мы зашли в ресторан, и Хоппер попросил кабинку в глубине.