– Тогда с чего вы взяли, что это пластиковые обертки?
– Они шелестели похоже.
Она нервно перевела дух.
– То есть вы заходили в комнату?
– Само собой. Как бы мы, по-вашему, нашли эту штуку под кроватью?
– Когда это было?
– Вчера вечером.
Она заглянула под стол.
– Вы в этих ботинках были?
– Да.
Она встала, отошла к стойке, вернулась с латексными перчатками и грудой поблекших газет. Со щелчком натянула перчатки, расстелила газеты на столе.
– Снимите, пожалуйста, один ботинок и медленно передайте его мне.
Глянув на Нору – ей, кажется, поплохело, – я стащил черный кожаный ботинок и протянул Клео.
Осторожно, будто бешеную тварь, она положила ботинок боком на газету, подошвой к себе. Порылась в кармане джинсов и извлекла четырехдюймовый перочинный ножик – прихотливая резная рукоять из звериной кости. Зубами вытащила лезвие, свободной рукой придержала ботинок, поскребла подошву. Словно забыв о нас, она занималась этим несколько минут; перестав, поднесла ножик к самому носу – на лезвии скопился черно-бурый клейстер. Похоже на высохшую черную патоку.
– Вот вам и возврат, – прошептала она. – Изощренная порча на ноги. Никогда не видела ничего подобного.
– Что такое порча на ноги? – спросила Нора.
– Недруг должен в нее ступить. Это ловушка.
– Но туда ступили мы, – заметил я.
Глаза Клео метнулись от ножа ко мне.
– У нее есть причины думать, что вы и есть ее недруг? – спросила она.
– Нет, – ответил я, и тут же по спине побежали малоприятные мурашки.
Я вдруг вспомнил, как Александра следила за мной у водохранилища, как внезапно появилась на ступенях гидроузла, как ее окаменелое лицо взирало на меня сверху вниз. Она считала, я ей
– Уж не знаю, что ее подвигло, – прошептала Клео, словно прочтя мои мысли, и вновь пригляделась к темному клейстеру на лезвии ножа, – но ясно одно.
– Что? – Во рту у меня вдруг пересохло.
– На вас навели порчу.
– Вы не могли бы объяснить внятнее?
Клео осторожно отложила нож, встала и удалилась к книжному шкафу.
– Смотри, – шепнула Нора, разглядывая треснувшие подошвы своих мотоботинок.
Там тоже сгустками черной жвачки блестели темные пятна. Нора стянула один ботинок, пригляделась в свете потолочной лампы. В черном клейстере я рассмотрел песок, нитку, даже, по-моему, обрезанные ногти; сверкнули осколки – кажется, стекла.
Клео приволокла на стол многотомный труд: «Худу – заговор – колдовство – зелья» Гарри Миддлтона Хайатта, судя по корешкам. Антикварные тома, оранжевые переплеты подвязаны истрепанной черной лентой. Клео села, взяла первый том, отыскала содержание, пальцем провела по странице. Добравшись до конца – и, видимо, не найдя искомого, – она захлопнула первый том и взяла второй.
Я сцапал книгу, которую она только что отложила. От фолианта несло плесенью, страницы пожелтели. Выпущен в 1970-м, и на сгибе титула запекся томатный соус – или кровь. «Худу – заговор – колдовство – зелья. Верования многих негров и белых людей, записанные со слов черных и белых».
Похоже, энциклопедия заклинаний – краткие статьи перемежались пространными. Транскрибированные интервью южан из глухомани, чьи заковыристые акценты переданы фонетически. На странице 523 под заголовком «Амулеты в приблизительно алфавитном порядке, по названиям основных ингредиентов (напр., конский каштан, иглы, кость черного кота)» помещался следующий фрагмент:
669. Так шта – кароч, цопни се змеюку, мож гремушку цопнуть, шкуру ейную посуши, а после шкуру энту возьми и дей из ее порошку дурного. Кого хошь убьет.
– Вот что-то похожее, – пробормотала Клео, вперилась в подошву моего ботинка, а затем вернулась к книге.
Я выгнул шею, чтобы тоже прочитать.
Том четвертый, «Другое колдовство с использованием человеческих органов и отходов».