Ночной дозор

– По-твоему, я не задумываюсь о… страхе? Это самое поганое, что есть на свете. Мне пофиг любые трибуналы. Плевать, если бабы на улице крикнут, что я не мужик! Однако наедине с собой закрадывается мысль, что, может, суды и бабы правы, и тогда гложет и гложет подозрение: я действую по искреннему убеждению или просто я… несчастный трус? – Он отер лицо, и Дункан догадался, что пот на его щеках перемешан со слезами. – Такие, как я, никогда не признаются… – Фрейзер заговорил сбивчивей: – Но мы это чувствуем, Пирс, я знаю, все чувствуют… И в то же время видишь, как самые обычные ребята – мужики вроде Грейсона или Райта – охотно идут воевать. Что, в них меньше смелости, потому что они болваны? Неужели, по-твоему, я не задумываюсь о том, каково мне станет, когда война закончится и я буду знать, что жив, наверное, лишь благодаря таким парням? А между тем вот он я, вот Уотлинг, Уиллис, Спинкс и все другие отказники во всех тюрьмах Англии. И если… – Раздался громкий гул бомбардировщика. Фрейзер вновь напрягся, пока самолет не пролетел. – Если всех нас заживо сожжет зажигалка, станем ли мы тогда храбрецами?

– Я считаю, нужна смелость, чтобы поступить, как ты, – ответил Дункан. – Всякий тебе скажет.

Фрейзер вытер нос.

– Легко быть смелым, когда вообще ничего не делаешь! Ты гораздо храбрее меня, Пирс.

– Я?

– Ведь ты что-то сделал, правда?

– То есть?

– Ты совершил поступок… ну тот, из-за которого попал сюда.

Дункан вздрогнул и отвернулся.

– Ведь потребовалось мужество, правда? – не унимался Фрейзер. – Видит бог, мне бы духу не хватило.

Дункан снова дернулся и поднял руку, словно даже в темноте хотел оттолкнуть взгляд Фрейзера.

– Ни хрена ты не знаешь, – грубо сказал он. – Думаешь… Ох! – Стало мерзко. Даже сейчас, когда рядом трясло Фрейзера, он не мог заставить себя открыть незамысловатую правду и только обронил: – Не говори ничего. Заткнись!

– Ладно. Извини.

Они замолчали. Все еще слышались гул самолетов и жуткая дробь зениток. Но вот очередной взрыв раздался дальше, потом еще дальше – бомбардировщики уходили…

Фрейзер успокаивался. Вскоре прозвучал отбой, и он, вздрогнув в последний раз, рукавом отер лицо и затих. В корпусе стояла тишина. Из окон никто не вопил и не свистел. Зэки, которые от страха костенели или сворачивались калачиком, теперь приподнимали головы, вытягивали руки, словно ощупывая ночную тишину, и в изнеможении опять валились на койки.

Зашевелились надзиратели – вылезли из укрытия, точно жуки из-под камня. Слышались их шаги по гаревому двору – медленные, запинающиеся, словно охранников изумляла невредимая тюрьма.

Дункан знал, что теперь услышит дребезжанье железных площадок под ногами мистера Манди, совершающего обход. Когда звон возник, он поднял голову, чтобы лучше слышать. В кромешной тьме камеры световая полоска под дверью казалась совсем бледной. Вот мистер Манди подошел и сдвинул заслонку глазка. Дункан понимал, что Фрейзер тоже все видит. Когда тот собрался что-то сказать, он зажал ему рот и не откликнулся на обычный шепот мистера Манди: «Порядок?» Вопрос прозвучал в другой раз, и в третий, прежде чем надзиратель сдался и неохотно ушел.

Дункан еще держал ладонь на губах Фрейзера. Пальцами он чувствовал его дыхание; потом медленно убрал руку. Оба молчали. Дункан вдруг осознал близость чужого теплого тела, ощутил соприкосновение его и своих ног, бедер, рук и плеч. Почти три года каждую ночь он в одиночестве лежал на узкой шконке. В тюрьме случались толчея и давка, на свиданиях он через стол касался пальцев Вив, однажды поручкался с капелланом. Сейчас невероятная близость к другому человеку должна была показаться странной, но не показалась. Дункан пригнул голову и шепнул:

– Все нормально?

– Да, – ответил Фрейзер.

– Пойдешь к себе наверх?

Фрейзер помотал головой.

– Нет еще…

Это вовсе не казалось странным. Они сдвинулись ближе. Дункан вытянул руку, и Фрейзер приподнялся, пропуская ее под голову. Они обнялись, легко и просто, словно не было тюрьмы и города, который бомбежкой и стрельбой разносит в куски, словно объятье мальчишек – это самая естественная вещь на свете.

– Зачем ты отдала ей свое кольцо? – спросила Микки.

Кей плавно переключила скорость.

– Не знаю. Жалко ее стало. Ладно, пустяки. Что такое кольцо по нынешним временам? – Она притворялась беспечной, но вообще-то уже сильно жалела, что отдала кольцо. Рука на баранке чувствовала себя голо, неуютно и несчастливо. – Может, завтра подскочу в больницу, погляжу, как она там.

– Надеюсь, еще застанешь, – хмыкнула Микки.

– Она сама так решила. – Кей смотрела на дорогу. – Это ее дело, нас не касается.

– Даже не понимала, что говорит.

– Все она прекрасно понимала. Ох, попался бы мне тот сучий боров, что ее выпотрошил! Еще б с дружком ее повидаться. – Машина подъехала к перекрестку. – Нам куда?

– Здесь не проедем. – Микки вгляделась в улицу. – Похоже, тут перекрыто. Дуй дальше.