Ночной мороз

А потом они услышали на лестнице шаги Клауса. Фру Хаммерсенг похлопала его по руке. «Подумай над моим предложением. Поговори с родителями», — сказала красивая мама Клауса, встав и улыбнувшись сыну. Она было распахнула перед ним дверь в удивительный мир и тут же вновь захлопнула ее: «Поговори с родителями…» У его отца, который с утра до позднего вечера перевозил мебель, были свои представления о тяжелых пианино и совсем другие мысли насчет того, как его сын должен проводить свободное время. А его собственная мать бросила их с отцом настолько давно, что он и думать о ней забыл.

12

— Не может быть, Юнфинн, ты ли это!

Валманн вздрогнул так сильно, что чуть не выпустил из рук руль велосипеда. Командный голос сменился громким смехом. Он услышал скрип резиновых сапог о гравий.

— Ты-то меня, конечно, не помнишь, зато я помню тебя с тех самых пор, когда ты, мальчишкой, бегал тут почти каждый день.

Нет, женщину, появившуюся перед ним на дороге, узнать было нелегко. Крепко сбитая, около семидесяти лет, одетая, как сельская жительница: на голове — платок, на ногах — низкие резиновые сапоги, а на плечи накинуто бесформенное пальто. В гаснущем свете дня ее фигура казалась расплывчатой. Однако он вспомнил этот прокуренный голос и вкрадчивый, но в то же время настырный тон. Герда Халлинг, соседка, звонившая сообщить о «подозрительных лицах, бродивших вокруг дома Хаммерсенгов». Ну, вот она и поймала одно из таких лиц…

— О, здравствуйте, — смущенно откликнулся он, — я совсем не хотел вас испугать… (Если уж на то пошло, то это она его напугала.) Мне просто нужно было проверить кое-что в доме. — Получилось фальшиво, какой обычно и бывает вынужденная ложь. Полицейские не ездят на работу в спортивном костюме. Он расстроился, однако ее, похоже, такое объяснение вполне устраивало.

— Да уж, вы, полицейские, круглые сутки на ногах.

— Да, работаем сверхурочно… — Он сел на велосипед. Хорошо бы, сохраняя беззаботный вид, дать ей понять, что в другом месте его ждут важные дела.

— Так вы еще не раскрыли эту тайну?

— Тайну?

— Ну, что-то же не так с их смертью, иначе тебе не пришлось бы приезжать сюда вечером что-то «проверять», как ты выразился. Верно?

Ее слова звучали искренне и невинно, однако этого воробья на мякине не проведешь. Ко всему прочему она была права: если бы у этого дела не выплыли такие непредвиденные подробности, то оно давно бы уже считалось раскрытым.

— Мы считаем, что их смерть — семейная трагедия. — Он попытался говорить беспристрастно. — Однако расследование все равно придется провести. Две смерти в одной семье, одновременно… — Ему не верилось, что он поддерживает разговор об этом происшествии. Ему следовало бы поостеречься и не обсуждать расследуемое дело со случайным прохожим.

— Да, оба, — вздохнула она, — кто бы мог подумать, что их жизнь закончится вот так, — голос дрогнул, и на минуту в нем послышалось искреннее сочувствие: — Она-то долго болела, а вот он… Как я им восхищалась — словами не выразишь! Прошел с ней через все мучения ее болезни, а ведь это было ох как непросто!

— Всегда непросто жить с хронически больным человеком. — Валманна все глубже затягивал разговор, который он совсем не хотел поддерживать. Но затронутая ею тема была слишком хорошо знакома ему. Он так и не избавился от того гнетущего чувства, и ему никогда еще не предоставлялась возможность рассказать об этом. Два долгих года своей болезни Бет почти все время жила дома. Оба они постепенно поняли, чем это закончится. Он не был готов столкнуться лицом к лицу с таким поворотом судьбы, у него не было ни особого философского настроя, ни мировоззрения, которое давало бы утешение и обещало бы освобождение от повседневной боли. Трудности, практические и моральные, разбивали и уничтожали остатки доброты и уважения, которые они всегда испытывали друг к другу.

— Ох, как непросто, — повторила Герда Халлинг, довольно вздохнув, словно Валманн угадал правильную реплику, — и характер у нашей Лидии был непростой. Не хочу о мертвых говорить ничего дурного…

Валманну показалось, что он заметил на ее лице тень улыбки.

— Вы хорошо ее знали?

— Я больше сорока лет живу по соседству. Да, она бывала довольно требовательной. А по мере того, как ей становилось хуже, она была все более и более требовательной. А он потакал ей во всем.