«Смеется тошнотворным гоготом гиены», – подумала Кэрол. От мысли о том, что он сделает с ее дочерью, ей было не смешно. Кэрол не сомневалась в том, что вынесет все, что он с ней сотворит, но при мысли о шестнадцатилетней дочери в руках этого человека по ее спине пробежала холодная дрожь.
– Где деньги и украшения? – потребовал он. – И не смотри на меня, сука!
Опустив глаза, но запомнив его лицо с высокими скулами, она сказала:
– В моем комоде есть шкатулка для драгоценностей, – подвела его к комоду и сунула руку в верхний ящик.
Он вспомнил Максин Заззару с дробовиком в руках.
– Стой! – потребовал он, – медленно подними ладонь с растопыренными пальцами или я тебя убью.
Она подчинилась. Она знала, что он убьет ее на месте. В его глазах это читалось так же ясно, как мигающие красные огни тревожной сигнализации.
– Не делай ничего, пока я, мать твою, не скажу, поняла?
Она кивнула.
– Если я отдам вам что-то ценное, вы уйдете? – спросила она.
– Да, конечно, уйду, – сказал он и засмеялся.
На шее Кэрол носила бриллиантовую слезу на тонкой золотой цепочке. Бриллиант был вставлен в ее обручальное кольцо, но через два года после убийства мужа она сделала из камня подвеску. Она сняла его и нехотя отдала ему.
Он положил бриллиант в карман и подвел ее к кровати, крепко связал руки за спиной колготками, накрыл голову подушкой и обыскал спальню. Он постоянно думал, что с ней делать, все угрожал, осыпал проклятиями и говорил не смотреть. Взял все украшения, которые смог найти, потом вернулся к ней.
– Ну, а где другие бриллианты? Где деньги, сука? – потребовал он.
– Клянусь, у меня их нет. Я отдала вам единственную ценность, которая у меня была.
– Да ладно, не пудри мне мозги, хороший дом и все такое…
– Послушайте, я бедна. Дом мне оставил муж, он погиб шесть лет назад в авиакатастрофе. Пожалуйста, не причиняйте боль мальчику. Он уже и так настрадался из-за смерти отца…
– Не волнуйся, сделаешь, как я скажу, и с вами обоими все будет в порядке, – сказал убийца. Он злобно сорвал с нее ночную рубашку, потом трусики, расстегнул молнию и заставил взять в рот. Когда он начал ее насиловать, она сказала ему, что у нее месячные, а потом – что она больна. Он приказал ей заткнуться, или она умрет.
Кэрол не сопротивлялась. Она знала, что если она будет сопротивляться, то он взорвется и действительно ее убьет.
Внутри него творилось что-то ужасное, она видела и ощущала это так отчетливо, как никогда раньше. «Во взгляде его была одержимость дьяволом. Я никогда не видела у людей таких глаз», – рассказывала она позже полиции.
Он перевернул ее и грубо изнасиловал. Закончив, он еще раз быстро и беспорядочно обыскал дом, убедившись, что нигде нет спрятанных ценностей. Он очень нервничал, и это тревожило Кэрол. Он все время предупреждал не смотреть на него.
Слишком возбужденный, неспособный получить удовлетворение, он снова изнасиловал ее. Она его умоляла – говорила, что ей больно, но ее боль, ее мольбы возбуждали его только сильнее.
Закончив с Кэрол, он пошел на кухню выпить воды. Как и всегда во время нападений, он сильно потел.
Вернувшись из кухни, он сказал Кэрол, что в сексуальном плане она для своего возраста очень неплоха. Кэрол поблагодарила его, зная, что с ним очень нужна дипломатия. Она не хотела ничем спровоцировать его – этот бурлящий человеческий вулкан с оружием и атавистической жаждой ранить и проливать кровь.
Ближе к рассвету он, наконец, был готов к отъезду. Он задавал ей вопросы о том, как добраться до шоссе. «Казалось, он не понимал, где находится, – рассказывала она полиции. – Он думал, что он в Глендейле».
Торопясь выпроводить его, она рассказала ему, как найти шоссе.
– Должно быть, жизнь вас не баловала, если вы так со мной поступили, – сказала она.
– Тебе повезло, что я оставляю тебя в живых. Ты же знаешь, я убил много людей.
Он снова рассмеялся своим жутким смехом.
– Я приведу сюда твоего сына…
– Пожалуйста, не позволяйте ему видеть меня голой. Он уже через многое прошел.
Он подошел к ней, развязал чулок на ее правой руке и сказал:
– Не смотри на меня, или я вырежу тебе глаза.
К ее удивлению, он дал ей другую ночную рубашку прикрыться. Затем выпустил Марка из туалета, предупредив ее и мальчика не смотреть в его сторону, и приковал их обоих наручниками к изголовью кровати. Чулок все еще был привязан к ее левой руке, и она попросила его снять. Он нашел ножницы и отрезал его. Ключ от наручников он положил на каминную полку, чтобы, по его словам, ее дочь, вернувшись домой, смогла ее освободить.
– Если ты что-нибудь скажешь о том, кто я, мои друзья вернутся сюда. Скажи, что на мне была маска. Помни, я знаю, где ты живешь, – сказал он ей.
– Я не скажу, – пообещала она.
– Это Глендейл? – спросил он.
– Нет, Бербанк.
– Где шоссе? – снова спросил он.
– Доезжайте до поворота и сверните направо.
– А, да, – сказал он и ушел.