Во тьме извели несколько спичек, наконец взлетел огонек, успокоенно вытянувшийся на свечном фитиле. Две двери — одна против другой, — ведшие в отсеки, бывшие когда-то то ли кельями, то ли местами захоронения, были заперты на ржавые щеколды, на которых висели вполне современные замки.
— Дай ломик, — приказал главный.
Он всунул толстый стальной прут меж дверью и щеколдой, уперся ногой в стену и сильно потянул на себя. Раздался хруст вырванного из заклепок металла, на землю упал замок.
— Тоже мне сейф, — засмеялся тот, что держал свечу.
Они вошли в отсек. Вдоль стены стояло несколько ящиков.
— Тащи сумку.
Загрузились быстро, приблизились ко второй двери. Тут пришлось повозиться. Один из них кашлянул и погасла свеча.
— Я читал, что на фронте простуженных, когда шли за «языком», в разведку не брали, — сказал главный.
— Сейчас зажгу. — Он долго чиркал спичками. — Отсырели, что ли?
— Тут кислороду мало.
Щеколда была плотно прижата к двери и вогнать ломик не удавалось. Пришлось всунуть его в замочную скобу и попробовать вырвать ее из гнезда. Но это был надежный лодочный замок.
— Да ну его к черту! Идем отсюда, — сказал тот, что держал свечу.
— Заткнись, — сипло дыша от натуги, отозвался напарник. Наконец сообразил: воткнул стальной прут в дужку щеколды и с силой несколько раз подналег. — Вот так, — сказал, выдирая дужку из двери. — Ну, что тут на закуску? — засмеялся, распахивая дверь.
На полу стояло три или четыре плотно заколоченных ящика. Это были старые немецкие из-под снарядов ящики, сохранившие свой серо-зеленый цвет и даже черную маркировку через трафарет. Поверху шли слабенькие, чуть ли не из жести петли, но в них — никаких замков, просто закрученные на несколько витков куски хрупкой алюминиевой проволоки.
Они вскрыли два ящика без всяких усилий, но в них оказалось вовсе не то, на что рассчитывали.
— Труха, — сказал разочарованно главный. — Идем. Гаси свечу.
Вышли во тьму коридора, и в этот момент откуда-то к их ногам метнулся кружок света от карманного фонарика. Глянув в конец подземелья, где шли к выходу каменные ступени, они увидели в дверном проеме человеческую фигуру. Укоротив длину луча, словно подтянув его к себе, человек светил уже под ноги и медленно спускался.
— Бежим в конец! Но тихо, — прошептал главный.
Взявшись за две ручки тяжелой сумки, стараясь прижиматься к стене, они, крадучись, достигли тупикового конца коридора и спрятались за широкий выступ фундаментной кладки. Осторожно выглянув, увидели, что неизвестный и нежданный посетитель вошел в один из отсеков. Находился там долго, все время фонарик не гас, и слабое свечение падало оттуда в коридор, словно отрезая им дорогу к бегству.
— Курить охота, — прошептал один.
— А может спеть чего-нибудь хочешь, вголос?
— Ладно тебе.
Фонарик на какое-то мгновение погас, неизвестный вышел, послышались неуверенные шаги, снова вспыхнул луч, теперь человек светил на ступеньки, поднимаясь к выходу. Наверху осторожно скрипнула прикрытая им дверь, и наступила тишина…
Минут через пятнадцать они покинули свое укрытие. Закурили, жадно затягиваясь, и подхватив сумку, двинулись к лестнице.
20
Пришло время каких-то результатов. Каждый день поступали письма. Но даже те, что ничего не проясняли в поиске или крушили надежду, тоже являлись для Сергея Ильича результатом. Пришло, однако, письмо и иного, полезного свойства.
«…Инюрколлегия. Весьма срочно.
Дело Майкла Бучински. Ваш № Р-935.
Нами получена точная информация от фирмы Стрезера, что наследодатель родился 8 апреля 1918 г. в Подгорске. Мать его звали Анелия, урожденная Радомская. Имя отца указано как Стефан, возможно, Степан Бучински. В эмиграционном заявлении Майкл Бучински в 1950 году указал, что его родители умерли и что у него был брат Александр, который проживал в г. Подгорске. По образованию наследодатель был врачом. В дополнение к нашему письму направляем фотокопии трех документов, полученных нами от адвокатской фирмы Стрезера. Они просят уделить этому делу особое внимание и как можно скорее найти наследников. Учитывая сумму наследства, мы со своей стороны просим принять самые энергичные меры по их розыску.
Приложение: упомянутое на трех листах…»
Документы были схвачены заморской скрепкой. Освободив их, Сергей Ильич разложил три листка веером.