Ночной пасьянс

Поднимаясь на верхотуру по крутым и долгим лестничным маршам, Щерба часто останавливался, передыхал, разглядывая прежнее богатство этого дома: позеленевшие латунные перила, нежный мрамор стен, где плиты были прихвачены потемневшими бронзовыми винтами с широкими фигурными шляпками, кое-где метровые плиты были выломаны или отбиты, серел цемент…

«Добьем и это», — подумал Щерба, одолевая последние ступени.

В комнатке за конторкой перед пишущей машинкой сидела худенькая девушка. Поставив раскрытую парфюмерную коробочку с зеркальцем в глубину машинки, она мягкой широкой кисточкой румянила щеки.

Щерба показал ей удостоверение и подал отношение. Ничего не сказав, девушка вышла, не было ее долго, наконец принесла немногостраничное дело, и Михаил Михайлович, испросив разрешения, уселся в этой же комнатушке за свободный столик.

Щерба сразу нашел то, что хотел — допрос мальчишек. Ничего интересного в нем не было: взломали дверь в одном отсеке, взяли водку, затем в другом отсеке вскрыли ящики, но обнаружили бумаги, папки, а искали консервы, конфеты. Тут им помешал некто с фонариком, появившийся неожиданно, напугал… Этого с фонариком могли, сговорившись, выдумать. Но зачем?.. Нет, не выдумали: в деле красным карандашом было подчеркнуто два места из показаний обоих:

«…Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку… В левую… А правой за стенку придерживался…»

«…Он сперва посветил далеко, в конец подвала… Потом ближе, на ступеньки… взял фонарик в левую руку, а правой все за стенку, как за перила…»

Тот, кто подчеркнул это, думал также, как и Щерба сейчас: о таких деталях юнцы не могли сговориться. Значит третий человек в подвале был. И, что насторожило, вошел он не в тот отсек, где водка, а — где ящики облархива. И мальчишки видели, что уходил он ничем не нагруженный. То, что они по-разному описывали его внешность, не смущало Щербу. Определенного возраста, роста — «высокий», «низкий» — очень субъективно порой. Некоторые низкорослые считают высокими всех, кто выше их; стоящий внизу, у подножия холма или у основания лестницы, воспринимает находящегося наверху, как высокого. Возможность запомнить приметы человека связана с освещенностью, длительностью восприятия и со степенью самообладания. Смелый человек видит иначе все, что происходит в стрессовых обстоятельствах, — точнее, — а у страха глаза велики. А судя по протоколам допросов, мальчишки очень разные по характеру…

Для Щербы почти несомненным сейчас стало, что человек с фонариком приходил не за водкой. Он шел в отсек, где лежали документы облархива, шел за папкой, зная, что она там. И просто совпало, что юнцы в этот же день полезли в подвал за водкой. А разница в датах заявлений о хищении водки и пропаже папки объясняется просто: сперва милиция уведомила райторг, а через какое-то время — руководство облархива… Странным казалось другое: папку тут же вернули, и не туда, откуда унесли, а заказной бандеролью. Так было проще, безопасней или имелась другая причина. Отыскивая ее, Щерба набрел на возможный вариант и, решив проверить его, вернувшись к себе, отыскал в справочнике телефон дирекции облархива, позвонил. Трубку сняла Надежда Францевна.

— Это опять я, Щерба, из областной прокуратуры. У меня к вам один вопрос, Надежда Францевна. Папка с документами, которые я смотрел сегодня возвратились к вам по почте. Скажите, к этому моменту хранилище в подвале Армянского собора еще существовало?

— О, господи! — вырвалось у нее. — Опять эта папка!.. Нет, мы ликвидировали хранилище буквально на следующий день.

«Вот почему он вынужден был вернуть ее по почте», — подумал Щерба, довольный, что догадка его подтвердилась, и спросил:

— В ней ничего не пропало?

— Нет, все, слава Богу, на месте… Простите, а почему вас это интересует?

— Проверяем одно обстоятельство, — уклонился он от подробностей. Благодарю вас и простите за беспокойство, — Щерба поспешил положить трубку…

Человек похитил папку, почти тут же возвратил, все содержимое в целости. Эта внешняя странность вдруг осветилась мыслью, которая родилась из событий минувших двух дней, свежих, еще не задавленных в памяти, не осевших в ее глубине под тяжестью каждодневной рутины. Но нанизать на эту мысль, как на иглу, факты в их логической сообразности, Щерба не успел: дверь без стука отворилась, и вошел Сергей Ильич.

— А который час? — спросил Щерба, вскидывая глаза.

— Четверть седьмого… Я не вовремя?

— Садись. Хватит на сегодня, — Щерба вышел из-за стола, открыл фрамугу. — С работы?

— Да.

— Летят дни, летят! — он потер ладонями лицо, отчего рыжеватые волосинки вздыбились кустиками. — Когда собираешься в отпуск?

— Еще не знаю. Где путевки взять? «Дикарями» сейчас немыслимо, а две путевки, чтоб с одного срока…

— Возьми туристические, куда-нибудь в ГДР или Чехословакию.

— Денег сейчас таких нет. Ремонт вышиб…