Ночной пасьянс

Продолжая думать об этом, Щерба открыл ящик письменного стола, чтобы убрать туда фотокопию, и увидел прозрачную коробку-футляр от кассеты. Он потянулся к магнитофону, чтобы вытащить кассету и поместить ее в коробочку, потому что надо было возвратить магнитофон в кабинет криминалистики. И тут из какой-то тьмы выпорхнул светлячок обособленной мысли. Мерцающие его крылышки мгновенно разрослись, заполнив своим светом все пространство, заслонив уже приоткрывшего дверь Зданевича, и по этому белому экрану промелькнула цепочка слов: «Архив — фотолаборант Олег Зданевич — фотокопия — архивы Шимановича — фотокопии его и рулончики фотопленки на столе и в столе».

Все это длилось долю секунды.

— Какая у вас зарплата, Олег Иванович? — спросил Щерба. По тону ответа на такой вопрос иногда можно в какой-то мере понять психологию человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.

Олег подозрительно поглядел на Щербу, удивленный этим неожиданным интересом. Но ответил.

— Не густо, — Щерба подошел к нему, вытащил пачку «Флуераша», предложил и сам закурил.

— Спасибо, я свои, — Олег достал из кармана «Орбиту».

— Женаты? — Да.

— И дети есть?

— Дочь.

— Приходится подрабатывать? «Левые» фотокопии? Что ж, дело житейское.

— Не занимаюсь, — хмуро ответил Олег.

«А вот это я постараюсь проверить», — мысленно решил вдруг Щерба и спросил:

— У вас машина есть?.. — и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный… мог…

— Стиральная, — насмешливо дернул губой Олег.

— Стиральная — тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба. — Вы уж извините за любопытство.

«Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!» — подумал Олег и сказал:

— Так я пошел, до свидания.

41

Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег Зданевич убирал со стола все лишнее. Затем вытащил из сумки пакет с едой, включил электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой — для сосисок.

— Где тебя носило? — спросил, входя, Ярослав Романец. — Мадам искала, зачем-то ты ей срочно понадобился.

— В прокуратуру ходил, — ответил Олег.

— Чего вдруг?

— Были дела.

— Секрет?

— Клади сосиски, вода закипела.

— И что тебе сказал прокурор? — спросил Романец, снимая с сосисок целлофановые пленочки.

— Предложил работу по совместительству, — Олег развернул пакет с бутербродами.

— Стукачом?

— Дай горчицу, на подоконнике…

Они жевали, пили кофе из больших кружек с потемневшим внутренним фаянсом. Затем расставили фигурки на клеточках истрепанной шахматной картонки.

— Кто сегодня играет белыми? — спросил Романец.

— Я. Прошлый раз ты начинал белыми, — двинул Олег пешку.

— Теперь у меня в прокуратуре будет блат — товарищ Зданевич. Он меня на допросах пытать не станет, — Романец поднял черную пешку в ответ. — А давай сегодня блиц сгоняем?

— Спешишь, что ли?

— Башка трещит. В гостях был.

— Блиц так блиц… Похмелиться не дали?.. Засекай время…

— Поехали…

Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.

— Ничья получается. Согласен? — спросил Романец, вставая.

— Согласен, — с охотой отозвался Олег.

— Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание… Явка с повинной — меньший срок…

— Учту, — Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую раковину, в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.

— Ладно, пойду трудиться… — Романец вышел.

Олег мыл посуду, когда зазвонил внутренний, без диска, телефон. Звонила Надежда Францевна.

— Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, — услышал спокойный, но с насмешечкой голос.

— Дочь заболела, водил в поликлинику, — соврал он, зная, что Надежда Францевна не поверит, даже представил ее презрительную улыбочку в этот момент.

— Бедняжка, я надеюсь, ничего серьезного… Дело вот в чем: вам звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили связаться с ним. Запишите, пожалуйста, телефон.

«Вот, уже заерзал! — усмехнулся Олег, записывая продиктованный номер на пустом конверте от фотобумаги. — Звонить тебе, козел, я не буду! Понадоблюсь — сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет? Сколько? Или грозить станет?» — гадал он, вернувшись к раковине и с остервенением отмывая засохшую на краю тарелки горчицу…

42

С утра листья платанов начинали слабо шептаться-переговариваться, словно предупреждая друг друга о грядущих осенних ветрах и холодах, дуновение которых ощутили ночью. К полудню этот шорох-шепот утихал, усыпленный еще теплым обманным солнцем, мягким кратким пролетом ветерка и высоким, синим до звона, вроде даже летним небом.

Щерба любил эту пору года, в ней переливалась несуетливость, покой, это умиротворяюще передавалось ему, и чем старше он становился, тем больше оказывался подвержен подобным переменам в природе, как иной человек, у которого больные суставы ощущают смену погоды…