Ночной пасьянс

Встречаясь, они могли говорить о чем и о ком угодно, но никогда о том, чем занимались каждый у себя на службе. Профессии их были в чем-то близки, и может быть поэтому расспрашивать друг друга, кто что делал в данный момент, было неинтересно, да и непринято. Сергей Ильич хорошо знал круг забот Мини, тяжкий его хлеб, подробности же его мало занимали. Также и Михаил Михайлович, в общем, зная характер работы приятеля, никогда не ощущал потребности интересоваться деталями. Возможно, поэтому Сергей Ильич и не спросил сейчас, как дело Шимановича, есть ли какие новости, он понимал, что пока идет следствие, Миня будет уклоняться от расспросов, они ему неприятны, хотя в данном случае Сергею Ильичу хотелось знать все…

— Юрку Кухаря давно видел? — спросил вдруг Щерба.

— На похоронах Богдана Григорьевича. А что?

— Я тебе расскажу об одном дельце, только ты не болтай… Помнишь, в начале семидесятых был скандал — исключили из партии некоего командира партизанского отряда за самосуд?

— Что-то слышал тогда, сейчас уже не помню.

— Фамилия его Зданевич. Пять лет назад он умер. Так вот, руку к этому исключению приложил брат Юрки Кухаря… — и Щерба коротко изложил суть истории, всплывшей неожиданно для него самого.

— Миленький детектив, — выслушав, сказал Сергей Ильич. — Как же теперь обком будет выкручиваться?

— Это их забота. Но представляешь, как засуетиться Юрка Кухарь! Он ведь непременно узнает. Нажмет на все рычаги. У покойного братца в Киеве была «рука», и не одна. Так что готовься, Юрка начнет и тебя обхаживать, чтоб ты на меня давил. Осведомленность не проявляй. Тут в ход пойдет весь его арсенал: демагогия, лесть, обещания, посулы, лирика воспоминаний о днях юности… И так далее. Вся вонь. Он же любит наслаждаться собственной вонью, как солдат в казарме.

— А что ты можешь сделать?! Даже если бы захотел! — Людей типа Кухаря Сергей Ильич повидал немало. Они любили хорошо жить, будучи символами времени и считая себя опорой, не думая о том, что вытаптывали в своей душе живую траву, как часовой, стоящий долго на одном объекте, вытаптывает до сухой глины стебельки на маленьком пятачке, отмеряя три шага туда, три обратно. В таком состоянии даже себе человек не в силах признаться, что есть и иной, более полезный смысл в существовании…

40

Юрий Кондратьевич Кухарь продумал, как он считал, весь предстоящий разговор с Щербой, и потому, распахивая дверь прокуратуры, был спокоен. Но когда поднялся на этаж, где был кабинет Щербы, вдруг всего облило потом, как бывает в обмороке. Идя по коридору, где одна за другой белели красивые филенчатые двери с табличками фамилий, встречаясь с сотрудниками прокуратуры, которые попадались навстречу, входили в эти двери и выходили из них и равнодушно-деловито шествовали по своим де лам, даже не задерживаясь взглядом на Кухаре, как на обычном посетителе, каких сюда приглашают немало, он впервые понял, куда пришел и к кому идет сейчас. Но о чем-либо думать-передумывать уже было поздно. Лишь упрямо и жестко, как в отчаянии, шевельнулось в нем прежнее: «Нет, брата в обиду не дам. Тимофей не заслужил, чтоб я его предал! Не дам позорить нашу фамилию!..»

Напротив кабинета Щербы на тяжелой скамье сидел молодой человек.

— Вы сюда? — спросил его Кухарь.

— Да, — кивнул тот.

— Там есть кто-нибудь?

— Не знаю.

Кухарь открыл дверь, вошел, плотно прикрыв ее за собой; сказал:

— Здравствуй!

Не вставая, Михаил Михайлович кивнул:

— Садись.

— Миня, ты знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Догадываюсь… Одну минутку, — Щерба подошел к двери, распахнул и громко, чтоб Кухарь слышал, сказал сидевшему на скамье Олегу: — Товарищ Зданевич, через пять минут я вас приму.

— Тот самый что ли, щенок его? — нахмурился Кухарь.

— Тот самый… Слушаю тебя.

— Ты можешь это дело похерить? Прикрыть его за давностью! Спустить на тормозах! Я в долгу не останусь, Миня.

— Не могу.

— Не хочешь? Мстишь?

— Ты дурак, Юрка. На, почитай, — и он протянул ему фотокопию протокола.

Прочитав, Кухарь бросил ее на стол:

— Филькина грамота… Зачем тебе это нужно?

— Это нужно не мне, а обкому партии.

— Прошло столько лет, какой смысл все опять ворошить?

— Сын Зданевича хочет реабилитации отца.

— А я не хочу, чтоб пачкали моего покойного брата, заслуженного человека. И родственники расстрелянных тоже этого не допустят. Ты это понимаешь? Я подниму всех старых партизан из отряда брата! Я член бюро обкома, кое-какими возможностями обладаю.

— Твое дело. Мне равно безразличны и покойный Зданевич, и твой брат. В данной ситуации во всяком случае.

— Ты уже сочинил справку?

— Да. Она на подписи у прокурора области.

— Напрасно ты поторопился. Все-таки мы знакомы почти с детства. Мог бы предупредить, — сказал Кухарь, вставая. — Зря ты, Миня. Брат мой ничего худого тебе не сделал…

Кухарь удалился, не попрощавшись.

«Все! — подумал Щерба. — Враг номер один! Теперь он свое лицедейство отбросит… Из него полезет настоящий Юрка тридцативосьмилетней давности… А-а, черт с ним!»